А завтра — весь мир!
Шрифт:
По команде мы начали выхаживать шпиль, налегая на вымбовки, палы щелкали, вал завращался. По мере того как перлини принимали на себя нагрузку, блоки заскрипели, цепи позвякивали. Медленно, очень медленно, цепной строп вокруг мачты начал натягиваться. Рангоутное дерево, из которого составили грузовую стрелу, стало слегка прогибаться от нагрузки.
Правильно ли Микулич рассчитал нагрузку? Судя по всему, мы скоро это узнаем. Мы ходили по кругу, всё сильнее налегая на вымбовки, с каждым кругом перешагивая через зловеще гудящий стальной перлинь, натянувшийся над палубой как огромная гитарная струна.
А если он от такой нагрузки порвётся? Торпедомайстер Кайндель рассказал, что он однажды видел, как порвался стальной перлинь и отлетевший конец отмахнул зеваке голову начисто — меч палача не сделал бы работу чище.
Мы старались не думать об этом и продолжали налегать на вымбовки. Навались, навались, навались... Внезапно впереди раздался пронзительный скрежет, и палуба под ногами содрогнулась. Мачта вышла из гнезда.
Час за часом мы шагали вокруг кабестана, приподнимая мачту на пару сантиметров за каждый оборот. На пирсе уже собралась толпа любопытных зевак. Три метра. Четыре метра... А если блоки не выдержат? Или если грузовая стрела от нагрузки рухнет?
Мачта однозначно пробьёт днище корабля, и мы затонем у причала. А если и нет, всё равно зрителям будет, что вспомнить. Но конструкция выдержала, и примерно в три часа пополудни с бака донесся крик боцмана Негошича:
— Герр лейтенант, шпор мачты над палубой!
Теперь началась самая деликатная часть операции. От топа мачты уже были заведены тали на форкастль и оттуда на брашпиль. Теперь еще одни тали завели от шпора мачты на грота-марс. Идея состояла в том, чтобы развернуть мачту горизонтально и постепенно опустить на бревна, разложенные на палубе. Всё могло пойти не так: блоки могли не выдержать нагрузки или мачта неконтролируемо вывернуться.
Но линиеншиффслейтенант Микулич отлично всё спланировал: мачта развернулась без сучка без задоринки, опустили ее тоже без накладок, и к закату огромная железная труба преспокойно лежала на палубе, ожидая, когда кузнецы выбьют заклепки и починят поврежденные секции. Как только они это сделают, нам остается лишь еще раз поднять штуковину в воздух и опустить вниз, а затем заново закрепить, после чего натянуть такелаж всей фок-мачты.
Это заняло еще восемь дней. Мы работали допоздна при свете переносных фонарей. На палубе рдела самодельная кузница. Всё это время мы ничего не знали о линиеншиффслейтенанте Залески и сотне его подчиненных, отплывших на борту «Уаско».
Что с ними сталось? Чем они занимались? Всё это оставалось тайной до последней недели марта, когда мы уже ставили на место новую брам-стеньгу — низко сидящий в воде «Уаско», внезапно появился на рейде. Он встал борт о борт с нами, и вторая половина нашего экипажа поднялась на корабль: уставшие, покрытые серо-желтой пылью и ужасно недовольные.
— Чем вы занимались?
— Соскребали птичье дерьмо, вот чем! Шестьсот тонн этого говна! Надеюсь, что больше в жизни не увижу ни одного пеликана.
Оказалось, что герр Шнабель использовав свои обширные деловые связи, взял в аренду остров с гуано в двухстах километрах севернее по побережью и использовал наших людей как наемную рабочую силу для выкапывания и переноски отвратительного вещества на борт «Уаско», чтобы потом продать его в Кальяо.
Полученные таким образом деньги, не считая выплаты комиссии герру Шнабелю и стоимости аренды судна, можно было использовать для оплаты сухого дока.
Выдвигались предложения отправить Залески под конвоем в Европу и там судить на военном трибунале, поскольку использовать труд военных в целях извлечения личной прибыли было запрещено в габсбургских вооруженных силах еще с конца 18-го столетия. Но победителей не судят.
Мировая цена на гуано в то время держалась так высоко, что продав его, мы не только оплатили сухой док, но и осталась еще приличная сумма для покупки столь необходимых съестных припасов.
Так что дела как-то наладились, если не обращать внимания на матросов, которые не получили ни монетки сверх обычного жалованья, а их кожу до волдырей сожгло аммиаком птичьих испражнений, таким концентрированным, что он окрасил волосы моряков в рыжий, а краска с деревянных деталей судна просто облезла.
Работа в сухом доке заняла всего пять дней. Мы закончили труды и четвертого апреля приготовились к отплытию, усталые, но довольные собой. Нам своими руками удалось выполнить серьезный ремонт, предполагающий использование судовой верфи. Последняя телеграмма, полученная из Вены перед отплытием, гласила:
«деньги на ремонт выделены тчк действуйте согласно полученным расценкам тчк».
Глава четырнадцатая
Если и могла быть хоть какая-то компенсация за последние четыре месяца (наше барахтанье около Огненной земли, медлительное продвижение вдоль чилийского побережья, физические нагрузки в Кальяо и на острове с гуано), то мы не могли бы пожелать чего-то большего, нежели двадцатишестидневное плавание через восточную часть Тихого океана, от побережья Перу до Маркизских островов: четыре тысячи миль на постоянных семи узлах при неизменном зюйд-осте в левую раковину. К парусам мы почти не прикасались — ветер дул равномерно и доброжелательно, как электрический вентилятор. Мы плыли день за днем, местоположение на карте согласно ежедневным полуденным наблюдениям обозначилось настолько ровными отрезками вдоль десятой широты, будто мы их откладывали циркулем.
Тихий океан к югу от экватора... Колдовская морская гладь, о которой все читали в детстве. Атоллы из покрытых пальмами коралловых островов, вечное лето, сочные загорелые девчонки в юбочках из листьев, с цветочными гирляндами на шее, готовые предложить кокосы и все виды утешения усталым мореходам. Но во время этого плавания мы видели лишь неизменную ультрамариновую бесконечность, солнце, неустанно поднимающееся на востоке и проходящее прямо над головой, чтобы затем утонуть у западного горизонта. Всё те же черные бархатные ночи, та же стайка из трех-четырех тихоокеанских альбатросов (уменьшенная версия альбатросов с мыса Горн), лениво вздымающаяся и опускающаяся за кормой днями напролёт, похоже, не делая остановок для еды или сна.