А завтра — весь мир!
Шрифт:
— О нет, спасибо. Для того чтобы собрать труппу и провести репетиции оперетты, понадобится не менее полугода, и это не считая декораций. Мы с Милли вернемся на пароходе как раз к началу репетиций. Мы должны быть готовы начать представление к Рождественскому сезону. Но, быть может, вы возьмете вот это, чтобы показать, что я всё-таки жив. — Он засунул руку под свитер и достал золотой медальон на цепочке, снял его и протянул Залески. — Вот, герр лейтенант, примите это от герра Иоганна Орта, на случай, если кто-то усомнится в том, что вы действительно видели меня, или в том, что я на самом деле тот, за кого себя выдаю.
Я взглянул на медальон. Довольно симпатичный жетон в память о первом причастии с витиеватым дизайном. На реверсе выгравировано каллиграфическим шрифтом: «Arciduca Giovanni Salvatore, 12a iuglio 1859». Мы попрощались и ушли, чтобы присоединиться к Кноллеру и его людям, расположившимся среди мокрых буков ниже по склону. Нам будто всё это приснилось.
— Безумная, совершенно съехавшая с катушек парочка, — бормотал себе под нос Залески, пока мы брели вниз по тропинке сквозь бушующий ветер и снег.
Мы увидели моряков, столпившихся вокруг тусклого, мерцающего огонька керосиновой лампы.
— А вы особо не торопились! — заявил Кноллер. — Что там у вас стряслось? По звуку было похоже на кабаре. А мы тут мерзнем. Могли бы и пригласить внутрь. Если и есть где-то в мире место с более ужасной погодой, то я его не встречал. Кто они? Беглые заключенные? Безумцы? Отшельники? Я думал, что здесь живут только индейцы.
— Всего лишь охотники на выдр, старый чилиец и его жена. Он заявляет, что он наполовину швейцарец, потому и играет на аккордеоне. Мы просто не могли вырваться. Надо думать, к ним тут нечасто забредают посетители.
— Совершенно не удивлен. В любом случае, давайте вернемся на корабль, пока мы все схватили пневмонию. Я продрог.
Заблудившись по дороге в лесу, на рассвете следующего дня мы вернулись обратно в бухточку, промокшие и уставшие. Пока мы гребли на корвет, линиеншиффслейтенант Залески сидел необычно тихо, а как только мы добрались, прежде остальных прыгнул на сходни и забрался на палубу, скрывшись внизу в поисках капитана. Их беседа не продлилась недолго, потому что без пятнадцати шесть, как раз, когда я грел окоченевшие руки об оловянную кружку c кофе на батарейной палубе, наверху раздался вопль:
— Кадет Прохазка. Старший офицер корабля вызывает вас на палубу.
С такими вызовами не спорят, даже когда ты вымок, устал и продрог до костей. Я поторопился на палубу, где ждал линиеншиффслейтенант Микулич. Он пребывал в плохом настроении.
— Вызывали, герр лейтенант? — отсалютовал я.
— Прохазка, эти черномазые внизу понимают вас, а вы их?
— Разрешите доложить, довольно-таки хорошо, герр лейтенант.
— Отлично. А насколько хорошо они умеют болтать на немецком?
— Разрешите доложить, пока что очень плохо, герр лейтенант.
— Превосходно. Хорошо, немедленно тащите мерзавцев наверх, пусть спускают своё каноэ. Потом ступайте к оружейнику и принесите прочный деревянный ящик. От винтовок вполне подойдет. Еще прихватите парочку кирок и лопат у боцмана. Мы сходим на берег и займемся садоводством.
Иссиня-черные от холода и лишений девять кру вышли на палубу, как было приказано, и отправились занимать места в каноэ. Запрошенные предметы загрузили в лодку, и мы сквозь серые утренние волны отправились к обломкам «Святой Маргариты», оставив собственный корабль на якоре, качаться на волнах. По приказу Микулича мы высадились на галечный пляж около развалившейся хижины и рядка могил около нее.
— Отлично, начнем вот с этой. Прохазка, велите им копать.
Копать пришлось недолго, тела после той пьяной ножевой драки двенадцать лет назад похоронили неглубоко.
Когда мы выкопали первый комплект костей, Микулич произвел измерения.
— Метр восемьдесят два, слишком высокий. Попробуйте еще одну.
В итоге мы выкопали три скелета, прежде чем удовлетворили запрос Микулич касательно роста.
— Метр семьдесят два, этот должен подойти. Ну, чего ждете, собирайте его в ящик.
Собрать удалось не слишком много: жалкий набор костей, пара кожаных моряцких ботинок и ржавый складной нож. Мы также нашли несколько монет, немного аргентинских по десять песо и чуть-чуть английских медных пенни, новейший из которых был датирован 1889 годом. К моему удивлению, Микулич выбросил их в лес. Прежде чем мы сложили в ящик череп, Микулич взял его, смахнул грязь, приложил на место челюсть и критически осмотрел.
— Да, полагаю, при некотором воображении... Давайте, возвращаемся на борт.
Когда мы отплывали от берега, с края леса послышался крик. Женский голос.
— Герр лейтенант, подождите!
Милли Штюбель хромала по берегу на больных ногах. Мокрые и спутанные волосы облепили голову, всем своим видом она олицетворяла страдание.
— Герр лейтенант, возьмите меня с собой, прошу вас... — она схватила Микулича за руку. — Возьмите меня с собой. Не оставляйте меня умирать здесь, в этом ужасном месте. Я не сделала ничего плохого, клянусь. Это все его идея насчет страховки и корабля и этого всего. Я не увидела и гульдена из тех денег. Пусть меня посадят в тюрьму, если нужно, но только после того, как я еще раз увижу Вену, мамочку и сестренок. Заберите меня с собой, пожаааалуйста.
Ответ Микулича был типично точным и уместным — жесткий удар в лицо, опрокинувший ее ничком в воду. Пока мы отплывали от берега, она истерически рыдала. Последнее, что я видел — как она, заламывая руки в плаче, обращаясь к нам с мольбами, стоя на коленях на мелководье. Я отвернулся и стал смотреть на корабль. Через час мы подняли якорь и покинули берега полуострова Брекнок.
Глава тринадцатая