А жизнь продолжается

Гамсун Кнут

— Это далеко отсюда?

— Нет. А почему бы нам не пойти туда вместе?

— Только если вы будете себя прилично вести.

— А как же! — восклицает он. — На проселочной дороге!

— Я вам не верю.

— Другое дело здесь, — говорит, озираясь, Хольм.

— Вы с ума сошли.

— В моих объятиях…

— Замолчите!

— …вот за этой дверью.

— Ха-ха! Хорошенькое начало! Там же кухня.

— Вот видите, к чему приводит ваше желание держать меня в неведении. Я имел в виду вон ту дверь.

— Замолчите! Ничего

вы не имели в виду. Кстати, когда мы пойдем к этой женщине?

— Когда вы назначите день и час.

— Должно быть, у вас опытный фармацевт.

— Очень опытный.

— Ведь, судя по всему, вас не бывает в аптеке ни днем, ни ночью.

— Напротив, теперь, в отсутствие доктора, я тружусь как каторжный, особенно по понедельникам.

— Почему же по понедельникам?

— В воскресенье люди усиленно предаются любви, благо у них есть свободное время. А по понедельникам приходят ко мне за каплями.

— Болтун!

— Честное слово! Им требуется укрепляющее.

— И что же вы им отпускаете?

— А сами вы что принимаете, когда испытываете подобное изнеможение?

— Я никогда не испытываю подобного… изнеможения, как вы выражаетесь.

— Я — тоже, к сожалению, — говорит Хольм. — Поэтому я не знаю, как им помочь. Я даю им серную мазь. Что вы на это скажете?

— То есть как это… ее втирают?

— Нет, принимают внутрь.

— Вы просто невозможны! — заливается смехом фру Хаген.

— Там должен быть еще и мышьяк, но я не рискую отпускать его без рецепта врача.

— Хотите, пойдем к этой женщине прямо сегодня же, — предлагает фру Хаген.

Хольм:

— Спасибо, и благослови вас за это Бог! Если бы вы только знали, как красиво вы это выговорили… ваш голос… золотистого тембра с сурдинкой…

— С часу до двух у меня ученик. Потом обед. Мы можем пойти в три.

— О, как это мне подходит! Вы как никто умеете угадать, когда я в состоянии выкроить время.

— Ха-ха-ха!

— Тут нет ничего смешного. Что касается меня, вы всегда все угадываете. Безошибочно. «Сердце так и распирает», как сказал виршеплет. Вы несравненны — любезны, красивы, прелестны и соблазнительны…

— А где же недостатки?

— Один недостаток у вас есть.

— Какой же?

— Вы холодны.

Фру Хаген молчит.

— Соблазнительны, но холодны.

Фру Хаген:

— Ну а вы? Вам бы только молоть языком. Вот и все. Вы щеголяете своей испорченностью, хвастаетесь и притворяетесь. А все это напускное.

— Вот это да! — произносит Хольм.

— А теперь уходите, скоро у меня первый урок.

Хольм:

— То, что вы сейчас сказали, — вы это всерьез?

— Отчасти.

— Послушайте, что бы вам дождаться меня, а вы взяли и заявились сюда с вашим продавцом марок.

— Нет уж!.. Если выбирать, то — его.

— Вот дьявол!

— Да, лучше уж он.

— Тогда я не пойду с вами к Гине в Рутен.

— Пойдете-пойдете.

— Ни за что. Но послушайте, как по-вашему, может, мне попытать счастья

с Марной?

— С кем?

— С Марной. Марна, дочь Теодора из Сегельфосской усадьбы.

— Не знаю.

— Она мне очень подходит, она из тех, кто подает большие надежды, статная, роскошная женщина. Когда-нибудь мне да надо жениться.

— Разумеется. Так же, как и всем остальным. Попробуйте с Марной.

— Вы мне советуете?

— А вообще-то нет.

— Конечно, нет, я же люблю вас.

— Так я зайду за вами после трех.

Они отправились в путь, аптекарь — с перекинутой через плечо гитарой на широкой шелковой ленте, фру Хаген — под руку со своим мужем. Ну да, ведь почтмейстер освободился и присоединился к ним. «Она же мне покоя не давала!» — пояснил он. У Хольма было свое собственное мнение насчет того, кто кому не давал покоя. Его чрезвычайно раздосадовало, что почтмейстер увязался с ними, — эта персона, эта личность мешала ему болтать и дурачиться с дамой. Впрочем, погода стояла прекрасная, поля и луга зеленели, цвели и благоухали, щебетали мелкие пташки, лес оделся густой листвой, на дороге — ни души.

Почтмейстер Хаген был отнюдь не бесцветен. Чуть ниже среднего роста, зато соразмерного и крепкого сложения, с умным, приятным лицом. Он не умел поддерживать трескотню и болтовню ни о чем, но и не говорил глупостей.

— Что, если нам показаться под окнами у фру Лунд? — предложил он. — Ей сейчас так одиноко.

Хольм:

— Господи, да что же мы там будем делать?

— Вы сыграете, а Альфхильд споет.

— Ну а вы?

— Буду ходить со шляпой.

Идею не поддержали. Судя по всему, почтмейстер и не ожидал, что его поддержат, он всего лишь хотел внести свою лепту в общий разговор.

— Чтобы человеку и выцарапали глаз — странное происшествие, — заметил он.

Хольм парирует его замечание, фантазируя на ходу:

— Уж такое ли странное? Доктор возвращается от больного, желая сократить путь, идет через лес, спотыкается и накалывается на сухой сучок. Разве не так было дело?

— А-а, теперь понятно. Ну а сумеют ли в Будё сохранить ему глаз?

— Нет. Он сообщил телеграммой, что ему придется ехать в Тронхейм. Скорее всего он уже уехал.

Больше они на эту тему не заговаривали. Однако почтмейстер по-прежнему ощущал потребность что-то сказать.

— Как бы нам не напугать хозяев. А то нас многовато.

Хольм:

— Это точно, что многовато.

— Но я могу подождать во дворе.

— Ну вот еще, — отвечает фру Хаген, пожимая его руку.

Почтмейстер кивает:

— Альфхильд, твое слово для меня законно!

— Ты хочешь сказать: твое слово для меня закон!

Чтобы не слушать эту чепуху, Хольм перекинул гитару на грудь и стал пощипывать струны.

Почтмейстер:

— Как хорошо, что я пошел с вами. А то сижу день-деньской взаперти, один-одинешенек, посасываю носогрейку да беседую с приходо-расходной книгой. А тут — свежий воздух.