А жизнь продолжается
Шрифт:
Что он мог возразить? Если он хотел заполучить свою сберегательную книжку, то должен был оставаться смиренным и сокрушенным. Он спросил:
— А елочки, что я посадил, они живы?
— Еще бы, и перед нашим домом, и еще кое у кого, но много где и засохли. Те, что в Нижнем селении, по обеим сторонам дороги от берега к церкви, они живы, но растут медленно, похожи больше на комнатные растения. Зато красивые, я всегда гляжу на них, когда стою возле церкви, Рядом с ними теперь насадили березы, чтоб хоть чуточку защитить от ветра. Чего же это я хотела сказать… я собираюсь завтра пойти повидать Эстер и ее доктора. Ты у них был?
— И не один раз. Прекрасные люди!
— Мне
— Еще бы!
— Ты бывал на его проповедях?
— Да каждое воскресенье! За кого ты меня принимаешь?
— Но перво-наперво мне надо сходить к судье и покончить с моим делом и получить расписку. Экая жалость, что я не смогу задержаться до воскресенья и послушать проповедь. Но тогда я не поспею на пароход.
Чтоб тебе уже уехать! — подумал про себя Август. Ведь пока она в городе, ему совестно идти за сберегательной книжкой.
— Куда тебе торопиться? — сказал он. — Ты же можешь уехать следующим пароходом. У тебя ж не сидят семеро по лавкам.
Она по привычке пропустила его слова мимо ушей, они ровно ничего не значили.
— Передай от меня превеликое спасибо за угощение, — сказала она, надевая накидку. — Буду вспоминать, как меня тут принимали, а ведь я им совсем чужой человек. Можно сказать, побывала в раю. А знаешь, когда я вчера сошла с парохода, на пристани мне повстречался аптекарь, и, хотя я его до этого в глаза не видела, он вызвался понести мою корзину. Не буду отпираться.
— О, аптекарь отличный человек. Я хорошо его знаю.
— И хозяин гостиницы тоже, принял меня как родную. Я спросила, сколько он с меня возьмет, а он мне: «За такую комнатушку и брать-то неловко». Только я не согласилась, пусть не думает, будто я нуждаюсь в милостыне. Да уж, сегельфоссцы меня разуважили. Скажи-ка мне, сколько теперь на твоих часах, если они, конечно, ходят.
— Ходят? Да у меня под началом столько человек, что на счету каждая минута!
Август снимает со стены свой хронометр и говорит ей, который час.
— Тогда мне пора, ведь я написала судье, что буду у него до двенадцати. Ты, конечно, помнишь Ане Марию, жену Каролуса? Сейчас-то она, понятно, в годах и устала от жизни, но все еще страсть до чего живая и бойкая. А все потому, что она отродясь не болела, мы с ней отродясь не болели, потому так и сохранились и не старимся, и все равно это прямо удивительно, как это ты меня сразу признал.
— Чего ж тут удивительного, ты с тех пор ни на день не постарела.
— А больше ты, верно, никого и не помнишь, — сказала она, перебирая мысленно полленцев. — Но как я уже говорила, с фабрикой твоей ничего не поделаешь, так я судье и разобъясню. Разве ее купит какой-нибудь англичанин. Не поверишь, но однажды к нам приехал англичанин и купил дом. Лоцманский, на отшибе, да ты знаешь. Ему приглянулась доска в стенной обшивке, на ней была какая-то надпись с рисунком, она попала туда с разбитого корабля. Только лоцман был не промах и отказался ее продавать. Тогда, говорит англичанин, я покупаю весь дом, и купил-таки. И что же? Он выломал и увез с собой эту доску, а дом остался стоять. И теперь в нем никто не живет, а об англичанине ни слуху ни духу. Как ты думаешь, Август, что, если я налью себе еще одну чашечку, чтоб в кофейнике ничего уж не оставалось? Это неудобно?
— Неудобно? Да ты что!
— Уж очень хороший кофе! Но печенье я есть не буду.
— Да ешь себе на здоровье, хоть все.
— Нет, я сыта. Ну, мою сестру Осию и Ездру ты должен помнить. Ты еще додумался расширить их хлев, а
И, не пожав ему руки, она направилась к двери.
Август понимал, это так на нее подействовал крепкий кофе, она не только разрозовелась, но и сделалась до странности словоохотлива. По правде говоря, ее болтовня его утомила. Но он не мог отпустить ее, не сказав ей на прощание словечка благодарности. Это словечко вылилось в целую речь.
— Поулине! — окликнул он ее. — Если я во что бы то ни стало должен получить такую, как ты говоришь, огромную сумму, то я твердо заявляю тебе прямо в лицо, что не собираюсь разведывать тут никакие залежи и вообще ухлопывать деньги на горный промысел. Пока я жив, этому не бывать. Я навидался старателей в Южной Америке, да и в остальных частях света, они только и знали, что ходили, постукивали по камням и разглядывали их в увеличительное стекло, а стоило им разжиться шиллингом, так они тратили его на выправку всяких бумаг, сколько раз я видел людей на краю гибели, но у них была золотая лихорадка, и остановиться они уже не могли. Боже меня избави! Так что ты, Поулине, не беспокойся.
— Это меня не касается, — махнув рукой, сказала она. — С чего ты взял, что я беспокоюсь? Меня это не волнует.
Весь последующий час Август строил грандиозные планы и витал в облаках, откуда ему открывались новые горизонты и манили новые приключения.
Хорошо, пришла старая хозяйка и вернула его на землю. По своему обыкновению, она хотела с ним посоветоваться, на этот раз по поводу вдовы Сольмунна, которая так бессовестно обошлась со своим благодетелем-аптекарем. Все упиралось в три с половиной сотни крон и полсотни крон. Выслушав подробные объяснения, Август не на шутку раскипятился.
Видите, к нему то и дело обращаются за советами, и он никому не отказывает, он найдет выход из положения, завтра же, если еще не сегодня, мало того что у него есть желание помочь, теперь это в его власти.
— Говорите, не оставляет его в покое?
— Какое там! Она повадилась в аптеку, и ее приходится оттуда вышвыривать.
— Я ей покажу! — сурово произнес Август.
— Я так и знала! — воскликнула старая хозяйка. — Я знала, стоит мне только к тебе прийти!..
— Я этого не потерплю! — вскричал он неумолимо, словно был в ярости и его нипочем не удержать от вмешательства. — Мне совестно вас об этом просить, только я не знаю, куда они подевали мою одежду. Я хочу встать!
— Ты получишь одежду сию же минуту, — сказала старая хозяйка. — Спасибо тебе, Подручный, хорошо, что ты есть!..
Август тотчас же развил бурную деятельность. Первым долгом он проинспектировал дорогу, все было в лучшем виде: гладкая, широкая на всем протяжении, а на самом верху стоял, смотрел на него из-под бровей охотничий домик.
Он распустил рабочих.
— А как же ограда? — спросили они.
— Успеется! — ответил он. — У меня есть дела поважнее!
Они вместе направились вниз. Рабочие шли к Чубуку начинать подвал, а Августу надо было пересечь город, чтобы попасть на проселок, ведущий в Северное селение, где жила вдова Сольмунна. Но ему положительно не повезло! На перекрестке ему попался не кто иной, как сама Поулине, которая тут же его заприметила.