А жизнь продолжается

Гамсун Кнут

Не выказав никакого удивления при виде того, что он уже на ногах, она торопливо заговорила:

— Август, хорошо, что я тебя встретила! Я только что была у судьи, передала ему все бумаги и получила расписку, можешь теперь идти за сберегательной книжкой. Замечательный человек этот судья, пожалуйста, говорит, присаживайтесь, и внимательно меня выслушал. «Раз у вас доверенность, — говорит, — эти деньги, несомненно, принадлежат вам». — «Верно, — говорю, — только мне не нужны чужие деньги». А он засмеялся. А когда я уходила, сказал, чтоб вечером я обязательно пришла к нему домой побеседовать с ним и с его супругой. В жизни не

встречала такого радушия, как здесь! А знаешь, что со мной приключилось, после того как мы с тобой распрощались? Оказывается, Эстер с доктором услыхали обо мне от аптекаря, и наведались в гостиницу, и строго-настрого велели мне передать, чтобы я тут же шла к ним — ха-ха-ха! — не то они придут и заберут меня силой! Ты когда-нибудь встречал подобных людей! Все, больше мне с тобой разговаривать недосуг, я должна еще забежать в гостиницу и привести себя маленько в порядок, прежде чем идти к доктору. Скажу тебе одно, Август, я не жалею, что ты заставил меня проделать это путешествие, я его никогда не забуду. Давай-ка, не мешкай и отправляйся к судье и получи, что тебе причитается.

Она оставила его так поспешно, что Август не успел и слова сказать.

Он посмотрел на часы. Поулине права, он может не мешкая получить свою книжку. Ему положительно повезло!

Через десять минут он уже был на месте, и еще десять минут занял у него разговор с судьей. Август поблагодарил судью за помощь и поддержку в самых изысканных и витиеватых выражениях, после чего быстро его покинул.

Заглянув в сберегательную книжку краешком глаза и узрев — о, силы небесные! — превышающую все ожидания сумму, он еще раз посмотрел на часы и помчался в банк. Консул Гордон Тидеманн и директор Давидсен приготовились к закрытию, консул уже натягивал свои желтые перчатки.

Извинившись, Август не без некоторого смущения протянул им сберегательную книжку: нельзя ли ему получить сколько-нибудь деньжонок, ему бы надо кое за что расплатиться, впрочем, по мелочи…

Те внимательно изучили книжку, об этом богатстве они слышали в течение всего лета, так, стало быть, это никакие не россказни. Оба кивнули, никаких препятствий к выдаче денег по предъявлении такой книжки они не видят. Сколько бы он хотел получить?

Август просил всего лишь о тысяче, на карманные расходы…

Выйдя на улицу, консул сказал:

— Садись, Подручный, поедем домой.

Август:

— Прямо и не знаю… у меня одно дело в Северном…

— Хорошо, тогда я сперва отвезу тебя в Северное! — сказал консул. — Ты только что встал на ноги и не должен перенапрягаться. Я рад, что могу облегчить тебе первые шаги. Ты был серьезно болен?

— Обычная простуда.

Они заговорили о дороге, она готова, осталось лишь поставить ограду, но это не горит. Консул уже сегодня намеревался усадить все свое семейство в автомобиль и повезти в охотничий домик.

Они отыскали вдову Сольмунна. Август пробыл у нее всего несколько минут, но зато решающих, его могущество простиралось до того, что он без лишних слов швырнул ей на стол пятидесятикроновую купюру и потребовал взамен, чтобы она раз и навсегда застегнула рот.

XXIV

Этим же самым днем Август отправляется в Южное селение. День будний, пятница, но вполне подходящий, в пятницу можно успеть много чего, и хорошего, и плохого.

Он мог

бы завернуть по пути в Сегельфосскую лавку и экипироваться заново, он так сначала и собирался, но ему не терпелось в Южное, сердце не давало ему покоя. Что ж тут удивительного? Разве такого не случалось ни с кем?

Он мог бы явиться в новом костюме, с надушенным носовым платком, с распахнутой грудью, он мог бы одолжить у фрекен Марны ее верховую лошадь, он думал об этом, но сердце не желало медлить. Да что это с ним, неужто он не владеет собой? Конечно, владеет, нет, юнгу рано еще списывать на берег, он воспрянул, походка его легка, он влюблен и богат.

И что ему за нужда шагать сейчас по проселочной дороге и, сойдя вдруг на обочину, отчищать пыльные ботинки о вересковую кочку, когда по пятам за ним мог бы следовать слуга, бой, чтобы драить эти самые ботинки шелковым платком. Разве не мог он в этот момент, забыв про Корнелию из Южного селения, шагать с билетом в кармане в тот мир, что ждал его и манил к себе? Он и об этом думал, но сердце его не пускало…

Вся семья на лугу, они убирают сено, сгребают его и свозят домой, возят по старинке, на санях. Август степенно подходит и, хотя он несметно богат, здоровается с ними как с равными, он притрагивается к шляпе и говорит:

— Бог помочь!

Тобиас благодарит. Он сплевывает и настраивается на беседу.

— Не бросай из-за меня работу, — говорит Август.

— Это на сегодня последний воз, — отвечает Тобиас. — С остальным погожу, оно еще с сырцой.

Август сует руку в сено, щупает.

— Как по-вашему? — спрашивает Тобиас.

— А ты его солишь?

— Самую малость.

Кончив раскидывать сено, подошла Корнелия с матерью и меньшенькими. Август снова притрагивается к шляпе, правда, его морщинистые щеки покрылись краской, и он насилу выговаривает:

— Вам повезло с погодой!

— Это уж точно! — отвечает Корнелия.

Поворачивается и идет к дому, а за ней остальные.

Дорогой Август примечает, что кобыла, везущая маленький воз, нет-нет да и останавливается передохнуть и тут же запускает морду в траву и начинает ее щипать. А сама при этом косится на обе стороны.

— Что это с твоей лошадью? — спрашивает Август. — Ты позволяешь ей делать все, что она захочет?

Тобиас:

— Я беру ее добротой. А так-то одна Корнелия и может с ней справиться.

— Она кусается?

— Кусается и лягается.

Корнелию просят распрячь и привязать лошадь. Тем временем Тобиас носит сено на сеновал, охапку за охапкой, а напоследок подбирает с саней все до последней былинки, чтобы не пропадало. Потом он его присаливает.

Жена и младшенькие прошли в дом.

Август провожает глазами Корнелию, она ведет лошадь с большой оглядкой, крепко держа за уздцы, чтоб не дать ей кусаться. Не выпуская узды, свободной рукой она стреноживает ее — и отпрыгивает. Лошадь прижимает уши и поворачивается к ней задом.

Корнелия возвращается. Босая, легко одетая, но красивая и свежая, одно слово — молодость.

— А как ты будешь ее распутывать? — спрашивает Август.

— Дам пучок сена, — отвечает она.

Вот так они на этом клочке земли и живут. И живут не так уж и плохо. Здесь тоже рождаются и умирают люди, и небо здесь такое же, как и на всем белом свете. Корнелия привычна к этой жизни, другой она не знает.