А жизнь продолжается
Шрифт:
— Поллен! — пробормотал он. — Мне ли не помнить, сколько я там околачивался.
— Раз ты не захотел ехать ко мне, то пришлось мне ехать к тебе.
— Но ты же видишь, Поулине, что я слег и ни на что не гожусь…
— Глупости! — сказала она. — Я уже написала из гостиницы судье, что приехала.
— Вон как. Судье. Ну что же.
Она достала из кармана накидки пачку бумаг:
— Здесь полностью все наши расчеты начиная с того дня, когда ты от нас сбежал. Помнишь ту ночь?
— Да.
— Брат Эдеварт проводил тебя, и ты удрал. А на другой день мы узнали,
Август:
— Я знаю.
— Взял почтовую лодку и вышел в одиночку и не вернулся.
— Знаю.
— Но я расплатилась за лодку из твоих денег.
— Что за деньги? Нет у меня никаких денег.
— Глупости! Так вот, я расплатилась за тебя со всеми по очереди в Поллене и Вестеролене, и ты теперь никому не должен. Тут все расчеты! — И она прихлопнула ладонью бумаги.
— Не желаю я смотреть ни на какие расчеты.
— Не желаешь! — презрительно усмехнулась Поулине. — Это и не понадобится. Как я понимаю, ты разбираешься в отчетности не лучше прежнего, поэтому бумаги эти я вручу судье и местным властям. Прошло уж двадцать лет, а ты ничуть не переменился, ты и по сей день не научился вести свои собственные дела, ты все равно что малое дитя или перелетная птица.
— Ты права, Поулине, другой такой перелетной птицы и не встретишь.
— А это — сберегательная книжка! — сказала она, прихлопнув ее рукой. — За эти годы сумма набралась порядочная. Деньги получишь в банке у вас или в Будё.
Сумму она не назвала, а спрашивать было неловко, поэтому он взял и сказал:
— Не пойму, что это ты такое говоришь, Поулине. Никаких моих сбережений у тебя быть не может, ты же знаешь, когда я уезжал из Поллена, я все оставил тебе.
Поулине кивнула:
— Что верно, то верно. Я так судье и ответила, дескать, знаю одно, деньги принадлежат мне, и у меня есть подписи двух свидетелей. Я посчитала, что барин маленько о себе возомнил, когда написал и потребовал прислать деньги, вместо того чтоб приехать и забрать самому.
— И правда, я о себе возомнил.
— Ведь откуда мне было знать, что ты тот, за кого себя выдаешь?
— Да, — согласился Август и покачал головой.
— Ладно, — сказала Поулине, желая покончить с объяснениями, — ты не появлялся, вот мне и пришлось сюда выбраться.
— Я все ждал, когда смогу освободить время, сейчас-то я бы уж точно приехал, если б…
— Глупости! У тебя было время с самой весны. Но хватит об этом, деньги ты получишь!
Она свернула бумаги и положила обратно в карман. Август попробовал отбрыкнуться в последний раз:
— Поулине, это же твои деньги.
Она громко хмыкнула:
— На что они мне? Они мне не нужны, ты не думай. И брату Иоакиму от меня ничего не нужно, он человек одинокий, и у него свое хозяйство.
В дверь постучали, это оказалась служанка с кухни, она внесла поднос с кофе и печеньем.
— Ну надо же! — вырвалось у Поулине.
— Подручный,
— Да, и еще какие!
Поулине:
— Ну, это громко сказано. Просто мы знаем друг друга сызмальства, Бог знает сколько лет.
— Пожалуйста, утешайтесь! — сказала служанка и вышла.
Поулине невероятно оживилась:
— Вот это я понимаю, здесь живут люди с достатком! А печенья сколько — целое блюдище!
Она налила им обоим, тут же отпила глоток, причмокнула губами и улыбнулась:
— А кофе-то какой! Дай-ка я сброшу на минутку накидку и присяду рядом с тобой. Как она тебя назвала — Подручный?
— Да. Это потому, что я правая рука у консула в доме и во всех областях его деятельности.
— Вот это кофе так кофе! — сказала она, прихлебывая. — Хорошо тебе здесь живется?
— И не спрашивай! Хозяйка мне как сестра.
— Ну что же, привет тебе из Поллена, — сказала она. — Дома, что вы отгрохали с братом Эдевартом на спуске к лодочным сараям, все еще стоят, украшают улицу.
— А фабрика? — спросил он едва слышно.
— Фабрика твоя тоже стоит. Я пробовала ее продать, но не получается.
— Она не моя, — сказал Август.
— Вон как. Только за все акции я расплатилась из твоих денег. А еще оплатила из твоих денег все счета за стальные балки, цемент и кровельное железо. Вроде бы это все. До чего же вкусное печенье! А наложили-то сколько, ешь — не хочу!
— Да на здоровье!
— А фабрика стоит себе, куда она денется, можешь приехать и запустить ее хоть сейчас. Только что ты будешь производить? Чего ты только не затевал в Поллене, что-то было хорошо, что-то плохо, но а чем же все это кончилось? У тебя вечно то густо, то пусто, а разве ж фабрики так работают? Нет, сестра Осия поумнее всех нас, до сих пор сама и прядет, и ткет, и шьет, и не покупает у меня в лавке даже исподнего. Ты подбил Каролуса продать пахотную землю под застройку, и он чуть не помер с голоду. Ты хотел, чтоб Ездра насажал у себя рождественских елок. Ха-ха-ха! Но ты не ошибся в Ездре, когда пришел к нему в первый раз, помнишь? Ну а что до меня, то я, Август, на тебя не в обиде, ведь мне достался большой несгораемый шкаф, который ты приобрел для банка, он служит мне верой и правдой, я храню там торговые счета, почту и протоколы брата Иоакима. А уж твой банк, Август, надо же тебе было придумать этакий банк! Но слава Богу, я и это тоже уладила и уплатила каждому столько, на сколько он подписался и вложил средств.
— Я не понимаю, откуда у тебя взялись на все это деньги? — сказал Август.
Она:
— Деньги я взяла у тебя. Это твои собственные деньги.
— Да, но тогда, наверное, от них ничего и не осталось? — продолжал он выпытывать.
Она не ответила, знай пила себе кофе и ела печенье.
— Несгораемый шкаф достался мне задешево, — сказала она, — но я никого не обманула, а тебя и подавно.
— Был бы я там, я б тебе его подарил.
— Я знаю. Чего-чего, а жадности и скупости за тобой сроду не водилось. Только по своей дурости ты никогда не понимал собственной выгоды. Это тебе говорю я, Поулине!