А. А. Прокоп
Шрифт:
— Ну, не надо, не надо — пытался успокоить Степана Резников.
— Я родину люблю. Они не любят, а я родину люблю — продолжал ныть Степан.
— Прапорщик — это хорошо. Даже лучше, чем полковник — сказал Резников.
— Это совсем непонятно — произнёс Сергей.
— Давай дезню — снова предложил Креазотный.
— Позвольте любезный, вы кто по должности? — Резников обернулся в сторону Креазотного.
— Как понять по должности — коверкая слова заплетающимся языком, произнёс Креазотный.
— Работаешь кем? — яснее выразился Резников.
— Я-то
— А звать тебя как? Прости за бестактность.
— Миша.
— Хорошо Миша, только давай твою дер… (Резников не смог выговорить слово дезню) послушаем, как-нибудь в другой раз — довольно жёстко проговорил Резников.
Креазотный молча поднялся и, пошатываясь, пошёл к выходу, одевать свои громоздкие боты.
— Обиделся — засмеялся Резников.
— Пусть идет. Нечего с ним цацкаться, а то про Таню ещё свою начнет рассказывать — сказал Степан, когда за Креазотным захлопнулась дверь.
— И всё же, чем прапорщик лучше полковника? — спросил Николай и тут же посмотрел на свои наручные часы.
— Просто всё Николай. Прапорщик может принять то, что полковнику будет сделать сложно. Прапорщик пойдет за тобой вслепую, а полковник всегда будет думать, правильно ли он делает. Когда-то в гражданскую войну прапорщики и поручики были самой непримиримой силой в борьбе с красными, а вот полковники выбирали, где им будет лучше из трех возможных сторон.
— Почему из трех? Их было две — сказал Степан.
— Нет, Степа (Резников так обратился к Степану впервые) стороны было даже не три, а четыре. Две стороны хорошо известны, но ещё были те, кто бежал заграницу, и те, кто просто старался ничего не делая, и ни в чем, не участвуя раствориться в общей массе населения.
— Павел, а ты что всё время молчишь? — спросил Резников.
— Думаю, что будет дальше — ответил Павел.
— Не думай, что будет, то и будет. Ты же не убивал деда Прохора — прочитав мысли Павла, спокойно проговорил Резников.
— Да я его и не знал вовсе — произнёс Павел.
— Тогда тем более — произнёс Резников, поднялся на ноги и похлопал Павла по плечу.
— Мне пора господа. Рад был вас всех видеть. Степан проводи меня, сказать нужно кое-что.
Выйдя на веранду, где уже давно горел свет люминесцентных ламп Резников, обратился к Степану.
— Шашку убери от посторонних глаз подальше. Потом скажу, что ещё нужно. На этом пока всё, прапорщик Емельянов Степан Степанович. До свидания, буквально на несколько дней.
— До свидания господин… — Степан говорил не своим языком. Что-то заставило его произнести слово господин, а Резников уточнил улыбнувшись.
— Господин капитан.
— До свидания господин капитан — ещё раз произнёс Степан и попытался вытянуться в струнку.
— Не нужно господин прапорщик — произнёс Резников и скрылся в темноте, переступив порог дома Степана.
Прошёл час. Время подходило к середине ночи. Гости наконец-то разошлись. Были они всё сильно пьяны. Особенно набрался лучший друг Борис. Павел на поверку тоже оказался сильно пьян и, когда одевал свои туфли,
Степан же не чувствовал сильного опьянения, хотя выпил не меньше других, а, что куда более вероятно, больше многих из своих гостей. Алкоголь не выдерживал конкуренции с нахлынувшими на Степана мыслями, которые заполняя весь объем его мозга настойчиво требовали своего от Степана.
Тишина, пришедшая на смену громкому общению, оглушила собой Степана. У него с каждой минутой всё сильнее и сильнее начинала болеть голова. Степан выпил без закуски ещё порцию водки, закурил сигарету, усевшись в кресло. На большом экране телевизора шёл какой-то видеоклип, но Степану не было до него никакого дела и он, поднявшись, выключил телевизор.
— «Странно всё очень странно. Откуда я знаю этого человека. Мы никогда не были знакомы, а ощущение такое, как будто мы знакомы целую вечность или даже больше. Кто вложил мне это в голову. Он же настоящий офицер и, причем белый офицер — ваше благородие».
Степан, ощущая непривычное, абсолютно новое для себя чувство, подошел к стоящей в углу шашке. Аккуратно взял её в руки и начал разматывать тряпку. Через несколько секунд шашка, во второй раз предстала перед ним в своем истинном облике. Степан не мог оторвать свой взгляд от отдававшего могильным холодом металла. Он отчетливо видел своё отражение, затем оно начало расплываться, уступая место чему-то другому, чего по своей физической природе не мог отразить от себя, даже начищенный до блеска металл. Степан не на шутку испугался, отстранил шашку от глаз и потянулся за очередным стаканом. Выпив дозу, почувствовав её внутри Степан — вернулся к шашке. Страх не отпустил его окончательно, но непреодолимое желание увидеть что-то необычное или убедиться, в том, что видение ему лишь пригрезилось, было сильнее. Конечно, подобная смелость подогревалась спиртным, и Степан взял шашку в руки снова.
Галлюцинации не было или она повторилась вновь, но Степан затаив дыхание и боясь, лишний раз двинуться, наблюдал странную картину. Площадь поверхности полотна шашки была ничтожна для просмотра, только в какую-то секунду, не спрашивая Степана, видение переместилось в его голову, приобрело полную объемность, и Степан не только видел Резникова в форме времен гражданской войны, но и чувствовал запах табака и мрачного застолья в доме деда Прохора. Рядом с Резниковым сидел Выдыш одетый так же в военную форму в звание поручика. Напротив Резникова сидел дед Прохор. Его лицо выглядело страшно запуганным. Глаза не могли скрыть, что здесь происходит что-то жуткое.
— «Его же убили. Не Паша его зовут» — пронеслось в голове Степана.
Знакомые фигуры двигались, открывали рты, но звука не было. В какой-то момент Степан увидел, что Резников быстро поднял к верху наган, — и тут же Степана оглушил выстрел. Это был единственный звук, — и тут же видение пропало на несколько секунд. Степан почувствовал, что у него трясутся руки. Что-то иное на время вытеснило картинку, и сообщило Степану, что то, что он видел, произошло прямо сейчас, и он был свидетелем этого.