А. Н. Толстой. Жизненный путь и творческие искания
Шрифт:
Трилогия "Хождение по мукам" - величественная эпопея революции и гражданской войны. Эпичность ее звучания подчеркивают эпиграфы, первый из которых, пронизанный любовью к родине и трепетной болью за перенесенные ею страдания, взят из "Слова о полку Игореве": "О, русская земля!.."
По мере развития сюжета все более раздвигается художественное пространство повествования. Место действия постоянно меняется: Петроград, Москва, Украина, Дон, Кубань, Волга... "Главы коротки, - писал Вс. Иванов.
– Действие перебрасывается в разные места страны и в разные лагери борющихся. Здесь и калединцы, корниловцы, деникинцы, здесь и махновцы-анархисты, здесь и спекулянты, и аристократы, и купцы. Здесь все и вся. Мелькают сотни лиц,
_______________
* "Красная звезда", 1943, 25 марта.
Нарастание внутренней масштабности замысла постепенно меняет характер образных средств. Увеличивается количество авторских историко-философских экскурсов, в которых осмысляется сущность происходящих событий, усиливается роль батальных сцен, в которых обобщенный образ массы индивидуализирован за счет умелого выделения тех или иных деталей и специфических примет времени. Заметно меняется и характер пейзажной живописи: в ней нарастает удельный вес возвышенной лексики, в обилии появляются исторические реминисценции, которые должны подчеркнуть общечеловеческую значительность происходящего. Стоит хотя бы попутно подчеркнуть, что подобного рода исторические параллели, ассоциации, упоминания имен и событий совершенно отсутствуют в дооктябрьских произведениях А. Толстого. Прошлое в них не столько существует как реальность, сколько, в лучшем случае, подразумевается. Теперь история образует активный фон происходящих событий, усиливает эпичность трилогии, придает ей более монументальный характер.
Таким образом, эпическая природа трилогии самым непосредственным образом связана с ее историзмом. А. Толстой темпераментно протестовал против так называемого "нутряного" подхода к революции, призывал художника стать историком и мыслителем.
Таким историком и мыслителем и предстает он перед читателем в послеоктябрьские годы - и в первую очередь как автор эпопеи. А. Толстой изучал обширную научную литературу, мемуары участников гражданской войны, опубликованные как в нашей стране, так и за рубежом (ведь изображены оба борющихся лагеря), многократно беседовал с очевидцами событий, ездил по местам действия романа. Все это было направлено на то, чтобы воссоздать не только художественно выразительную, но и исторически достоверную картину героических свершений революционного народа, отличающуюся документальной точностью, глубоко передающую основной смысл великого перелома в жизни человечества.
А. Толстой говорил, что писатель растет вместе со своим творчеством. В полной мере это относится и к нему самому. В трилогию он вложил не только весь свой талант и профессиональный опыт: одним из важных движущих начал творческого труда становилась возросшая гражданская зрелость писателя, находившая выход в его активной общественной деятельности. В 30-е годы писателя избирают депутатом Верховного Совета СССР, действительным членом Академии Наук СССР. Художник ярчайшей национальной самобытности, А. Толстой был подлинным интернационалистом, ярым противником всякой национальной исключительности. Много усилий отдал он популяризации достижений братских литератур, будь то украинская или грузинская, армянская или татарская, их сближению. А. Толстой выступает инициатором создания учебника по литературе народов СССР.
В составе делегаций деятелей культуры он неоднократно выезжает за границу, где пропагандирует достижения социалистического строительства. С трибуны высоких международных форумов звучат его призывы к защите мира, против фашизма и угрозы надвигающейся новой войны.
Напряженная работа над трилогией протекала параллельно работе над романом об эпохе Петра I.
Тема
"...К добру ли ведет нас царь, и не напрасны ли все эти м у к и, не приведут ли они к м у к а м злейшим на многие сотни лет" ("День Петра"; подчеркнуто мною.
– В. Б.).
Впоследствии, на протяжении 20-х и 30-х годов, работа над трилогией и романом о Петре чередуется. Внешне перед нами два мощных дерева разной породы. Но под ними одна творческая почва и корни переплетаются так тесно, что порою отделить их друг от друга крайне трудно. Происходит скрытое от читательского взора взаимодействие замыслов и художественных структур произведений, их взаимообогащение: трилогия о совсем недавних событиях обретает дополнительную глубину исторического дыхания, роман о Петре обнаруживает острую созвучность эпохе коренной переделки мира.
Писатель признавался: "Я не мог пройти равнодушно мимо творческого энтузиазма, которым охвачена вся наша страна, но писать о современности, побывав раз-другой на наших новостройках, я не мог... Я решил откликнуться на нашу эпоху так, как сумел. И снова обратился к прошлому, чтобы на этот раз рассказать о победе над стихией, косностью, азиатчиной"*.
_______________
* "Книга и пролетарская революция", 1933, No 4-5, с. 165.
В произведениях из времен Петра, предваряющих роман (а появились среди них и крупножанровые - драма "На дыбе", 1929), А. Толстой с разных сторон, так сказать, на разных горизонтах зондировал материк петровской темы, той, о которой Лев Толстой высказался в свое время весьма многозначительно: "Весь узел русской жизни сидит тут"*.
_______________
* Л. Н. Т о л с т о й. Полн. собр. соч. в 90-та томах, т. 61, с. 349.
Гигантская фигура неутомимого царя-преобразователя издавна привлекала внимание русских писателей. Сложились две традиции в толковании смысла его реформ и самой личности монарха. С одной стороны, линия, связанная с исследованием исторически прогрессивного значения начинаний Петра, беспощадно боровшегося с рутиной, прививавшего России опыт социального строительства, накопленный в Европе (пушкинская традиция). Представители другой тенденции всячески подчеркивали чужеродность начинаний Петра исконному национальному началу, присущему якобы лишь России, делали упор на стремление Петра лишить страну самобытности и подчинить чуждым ей нормам европеизма (славянофилы).
Непосредственными предшественниками А. Толстого в разработке темы Петра в XX веке были Д. Мережковский, посвятивший ей одну из частей своей трилогии "Христос и Антихрист", - завершающий роман "Петр и Алексей" (1905), А. Белый (роман "Петербург", 1913 - 1914); Б. Пильняк, обращавшийся к образу Петра неоднократно. Весьма различные по манере, писатели эти умаляли исторический смысл петровских преобразований, а при обрисовке фигуры императора причудливо комбинировали деспотизм и болезненную патологию.
Этой линии противостояла другая, восходившая к пушкинской традиции и обретавшая свое, порой весьма неоднозначное воплощение в творчестве столь разных художников, как А. Блок ("Петр"), В. Брюсов ("К Медному всаднику"), А. Ахматова ("Стихи о Петербурге"), О. Мандельштам ("Петербургские строфы", "Адмиралтейство"). Особо следует указать на гениального живописца В. Серова и его полотно "Петр I на строительстве Петербурга". А. Толстой, преодолевая чуждые его таланту влияния, ориентировался именно на эту пушкинскую традицию и развивал ее дальше.