А. Разумовский: Ночной император
Шрифт:
— Що ты, що ты, пане!..
— У меня приказ ее императорского величества Елизаветы Петровны немедленно усадить вас вместе с дочерьми в коляску и без останову скакать в Москву.
— Приказ?.. — совсем растерялась Розумиха — в прошлые наезды гонцы ничего такого не говорили.
Выскочившие при виде дивной коляски дочки пустились в рев.
— Приказаны и подарки, — продолжал гонец. — Вам, Наталья Демьяновна, шуба с плеча государыни Елизаветы Петровны… Подавай, начиная с шубы! — прокричал он слуге.
Тот осторожно вынес
— Про дочек сказано, что им по мерке сошьют в Москве. Пока вот каждой по шали и по ожерелью…
Стало заметно, что офицер хоть и разодет в пух и прах, а молод, стесняется девичьих плеч. При виде его замешательства Розумиха маленько пришла в разум, прикрикнула:
— Чего дылдами торчите? Агафья! Анка! Верка! И ты, Авдотья!.. Кланяйтесь!
Кланяться они умели. Да и молоды были, материнского страха не испытывали. Последняя-то — и вовсе племянница, дочка рано умершего старшего сына, Данилы. Визг да голоса восторженные. Не пришлось офицеру вздевать на их смуглые, обгорелые шейки нанизанные камушки — сами разобрались, нарядились. Так и стояла вся семья по жаре кто в собольей шубе, кто с шалью на плечах. Из села понабежали казачки, дивились такой оказии. Иных так прямо в голос бросало:
— Ой, ридна мати!..
— К добру ли?
— Днипро вспять повертае, Десна слезьми тэче, оюшки!..
Гонец не на голосистых баб смотрел — на юных казачек.
Вытянул золотую цепочку из-под камзола, с луковичкой часов — вскричал:
— Заболтался я с вами! Три часа на сборы. Провизия, деньги — пусть вас не беспокоят. Сейчас подъедет провожать вас, сиятельная Наталья Демьяновна, сам полковник Танский. Из Киева, со всей своей свитой. Как говорится, мойтесь, одевайтесь, в дорогу собирайтесь. Есть на кого оставить дом?
— Есть-то есть… — начала рассуждать Розумиха. — Ды куды ж нам тэта добро подевать? — Она потрясла полой шубы, к которой и дотронуться-то было страшно.
— О, люди, люди!.. — развеселился офицер, сразу став еще моложе и доступнее. — Да не в тюрьму же вас везут. Когда-нибудь вернетесь сюда. Оставьте в домашних сундуках… или где там!.. Откуда мне знать. Не тащить же шубу по такой жаре в Москву. Его сиятельство наш камергер мне прямо наказал: не брать ничего лишнего. Его сиятельство, надеюсь, не оставит вас своим попечением.
— Сиятельство?.. Кты ж нам сияе?
Веселый человек был офицер: прямо зашелся в безудержном смехе:
— Да кто ж — Алексей Григорьевич! Первый камергер императрицы Елизаветы Петровны!
— Сынку?.. Не снится ль мне по старости?
Племянница, она же и внучка, бесхитростно фыркнула:
— Какие сны, бабо? Не знаю, как вы, я пошла переодеваться.
Залутошились и дочки, тоже потянулись к крыльцу ладного, по здешним понятиям, даже богатого дома. С шубой на плечах ушла наконец в дом и сама
Офицер крикнул кучеру:
— Расстели мне под вишнями одеяло, я пока отдохну. Да и сам передохни. Разнуздал лошадей, корму задал?..
Ну, хорошего кучера такими вопросами и огорчать нечего. Да офицер и говорил-то уже в дреме. Через минуту сладко запел ось под вишнями…
Жаль, грохот очередной коляски разбудил офицера, который в походе мог спать и под гул пушек. Киевский полковник Антон Михайлович Танский не замедлил явиться. С ним был его сын Иосиф и несколько бунчужных полковников. Все спешили на проводы матери своего знаменитого земляка. Но больше всего удивила посланца расторопная племянница, в хорошем женско-казацком обряде. Завидя новых гостей, она бросилась к дому с криком:
— Бабо! Долго вас ждать?
Долго ли, коротко ли, и остальные женщины выбрались из дому. Все они были в малороссийских нарядах, в розовых, синих и зеленых плахтах и белых вышитых кофточках. Правда, все-таки с порядочными узлами в руках. Офицер-гонец покачал головой, но ничего на это не сказал. Авось поместятся. Карета дорожная, просторная.
Когда полковник Танский и его свита пошли к ручке отъезжавшей в Москву Розумихи, она уже меньше чуралась, только по-молодому краснела и без того не бледными щеками. Даже нашлась пригласить:
— Авось на дорожку?..
— Це дило! — охотно согласился полковник Танский. — Но в моей карете все необходимое есть. Геть, хлопцы! — крикнул повелительно.
Хлопцы высшую киевскую власть понимали с полуслова. Под вишни, где недавно лежал офицер-гонец, скатертью самобранной улегся ковер, а на нем и баклаги, и кубки, и дорожные разносолы.
— Славная жинка Наталья Демьяновна! — на правах старшего возгласил Танский. — Передайте его сиятельству Алексею Григорьевичу, чтоб не оставлял своим попечением нашу ридну Украйну. Быстрой дорожки, Наталья Демьяновна!
А уж куда быстрей. И посидели-то недолго на таком богатом ковре: офицер-гонец стал торопить. Розумиха хотела крикнуть бабам-домочадцам, чтоб помогли прибраться, но полковник махнул рукой:
— Не трэба! Угощайтесь, жинки. И соседей пригласите. А нам в путь. Нельзя задерживать Наталью Демьяновну. С Богом по последней!
— С Богом! — подступили к ковру гораздо более смелые, чем сама Розумиха, ее домочадцы да и соседи.
Диво-то какое по селу пошло: Розумиха в Москву едет!
Напутствие еще гремело какое-то время, но потом шестерик гонца вырвался на просторный шлях — только колеса запели! Полковник Танский со своей свитой, в нескольких колясках, пылил следом, потом протрубил в охотничий рог и отстал.
Курьерский шестерик помчал на Чернигов и Тулу, в бешеной скачке едва успевая менять лошадей. Ну, да на станциях гонец знай покрикивал: «Именем государыни императрицы!» — как тут же заводили новых. А снедали, говоря по-малороссийски, прямо в карете.