А. з.
Шрифт:
— Я много юбок поднимал, но так любви и не узнал, и никого за то не упрекал.
Шнобель неподвижно стоял на крыльце, не решаясь переступить порог. Он напоминал дворняжку, которой запрещалось входить в дом. А сам дом… Максим с недоумением повёл глазами влево, право. Окно и входная дверь отдалились друг от друга, стены раздвинулись. Изба снова увеличилась в размерах! В ней уместились семеро — не считая Шнобеля, — и оставалось ещё достаточно места.
Максим учащённо поморгал. Зажмурился, насколько позволили отёкшие веки. Снова поморгал. Зэки, внимательные и подозрительные, обязательно заметили бы, что комната, если можно так назвать единственное помещение в избе, стала намного больше. Но они молчали. А значит, ему это кажется! Похоже, после удара в переносицу нарушилось зрительное восприятие пространства.
Наконец Бузук утолил жажду и опустился на табурет. Толкаясь и поругиваясь, Жила, Гвоздь и Хрипатый с жадностью хлебали воду из бадьи. По шеям и курткам стекали ручейки; капли горошинами отскакивали от половиц.
Хирург втиснулся между братками и изловчился наполнить два пластмассовых стаканчика. Один дал Максиму. Он осушил стакан залпом и не почувствовал во рту влаги — будто воздуха глотнул. Видать, изменилось не только зрительное восприятие — к чертям полетели рецепторы.
— Ещё? — предложил Хирург.
— Не откажусь, — произнёс Максим и, наблюдая, как Хирург окунает стаканчики в ведро, помассировал озябшие пальцы. Холод добрался до лица, стянул кожу, вереницей мурашек кружил под волосами.
В этот раз Максим пил маленькими глотками, чтобы почувствовать вкус или запах воды. Она ничем не пахла, да и нос плохо дышал. Зубы отстукивали дробь по пластмассе.
Хирург притронулся к его шее:
— Чего кожа в пупырышках? Замёрз?
— Немного.
— Нарушилось кровообращение. Последствие травмы. — Хирург начал расстёгивать свою куртку. — Сейчас согреешься.
— Я не надену.
— У меня пуловер тёплый.
— Я не ношу чужие вещи, — прошептал Максим и добавил: — Никогда.
— Ну как знаешь, — кивнул Хирург, проталкивая пуговицы обратно в петли. — Тебе надо лечь. В нынешней ситуации сон — лучшее лекарство.
Максим отвернулся. Что Хирург знает о ситуации? Ровным счётом ничего.
— Я тут подумал… — начал Жила и умолк на полуслове, вытирая рот рукавом Андрюхиной кофты.
Максима передёрнуло. Хотелось сорвать с зэка кофту и спрятать её подальше от грязного тела и помойного рта. Максим заложил руку за спину и стиснул кулак. Успокойся!
— О чём? — спросил Сява, раскладывая на столе ломти хлеба.
Поправляя воротник, Жила ударом ноги выбил табурет из-под паренька. Тот врезался подбородком в край стола, с гулким стуком свалился на пол и ящерицей юркнул в сторону.
— Каждая пипетка мнит себя клизмой, — проворчал Жила и расположился на освободившемся сиденье.
— Сдурел? — возмутился Хирург.
— Не встревай, Айболит. Двое в драку, третий в сраку. Слышал такое?
— Удар исподтишка ты называешь дракой?
— Не лезь, говорю! — рявкнул Жила.
Хирург порылся в лежащей на столе аптечке, присел на корточки перед Сявой и начал обрабатывать рану на рассечённом подбородке. Максим прижал ладонь к виску. Вот она, ситуация, — не знаешь, что с тобой произойдёт в следующую секунду. Спать нельзя.
Вспоров ножиком вакуумную упаковку, Жила подцепил ногтем верхний шматок копчёной колбасы, положил на хлеб, сверху накрыл кусочком сыра:
— Нам всем вместе нельзя идти на охотничью заимку. Надо смотаться в разведку. Что скажешь, Бузук?
— Кто пойдёт?
— Твой дружок, разумеется. И я. Прошвырнёмся, всё проверим. Туда — через болота. Обратно — в обход. Гляну, какая дорога безопаснее. За день обернёмся.
— Мы же решили не разделяться.
— Сам подумай. Рисковое это дело — идти толпой непонятно куда и непонятно с кем.
Бузук почесал нос:
— Опасно, согласен. С дружком пойду я, а вы здесь подождёте.
— Не-е-е-е, Бузук, — возразил Жила. — Ты еле плетёшься.
— Так это не проблема. Благодаря тебе, дружок тоже не бегун.
— Кто тебя защитит, если кровь ему в мозги ударит?
— Хрипатый и Гвоздь, — без раздумий выпалил Бузук. — А ещё мы возьмём с собой Хирурга. Вдруг дружку станет плохо.
— И я пойду, — откликнулся Сява, приглаживая пальцем лейкопластырь на подбородке.
Бузук хитро прищурился:
— При одном условии. Я отдам тебе кроссовки, а ты вернёшь мне мою обувку.
Сява расплылся в улыбке:
— Я ж для тебя, Бузук, всё, что хочешь, сделаю.
— Я бы и Шнобеля взял, — вставил Гвоздь, складывая в рюкзак оставшуюся провизию. — Если наткнёмся на деревню, он у любого мальчишки еду выклянчит.
— Согласен, — кивнул Бузук. — На рассвете выходим.
Не проявляя эмоций, Жила вытер лезвие ножика о рукав кофты и отдал Бузуку:
— Ну что, давайте рубанём?
Еды и правда было на один зуб. Одного человека. Пересилив себя, Максим глотнул свою порцию и не почувствовал ни запаха, ни вкуса. Зато братки пережёвывали пайку тщательно и долго, чтобы обмануть желудок. Посасывая тонкий шматок копчёной колбасы, Бузук кидал Шнобелю то ломтик хлеба, то кусочек сыра. Тот с ловкостью хорошо выдрессированной собаки ловил их на лету и при этом не отходил от порога. Причмокивая губами, Гвоздь заталкивал в рюкзак фонарик, аптечку, ракетницу. Сява сметал со стола крошки в ладонь и отправлял в рот. Усердно работая челюстями, Хирург смотрел в просвет между досками на окне. Облизывая пальцы, Жила глядел из-под насупленных бровей, как Хрипатый, ни у кого не спросив разрешения, заряжает ружье.
— Кофе сейчас выпьем или на утро оставим? — поинтересовался Гвоздь.
Бузук вытащил из кармана зажигалку и пачку сигарет:
— На утро.
Шнобель похлопал себя по бёдрам:
— Можно мне попить?
Гвоздь засунул термос в рюкзак и взял со стола фляжку:
— А коньяк? Может, хряпнем по напёрстку?
— Хряпнем, если ночью замёрзнем.
— Лады.
Бузук отломал от сигареты фильтр и закурил:
— Всё сложил?
— Кажись, всё, — отозвался Гвоздь, затягивая ремешки. На всякий случай заглянул под стол. — Всё.