А. з.
Шрифт:
Максим ползком вернулся к Хирургу:
— Хватайся за шею.
— Я остаюсь. Хочу к своей семье… Соскучился сильно…
— Ты это брось! — проговорил Максим, помогая Хирургу встать. — Мы ещё поживём.
Теперь они поменялись местами. Хирург держался за Максима, и в сумраке непонятно, кто из них проводник, а кто зэк. Просто два силуэта, оба одного роста, ну а комплекцию не разглядеть.
Совсем некстати Хирурга посетили те же мысли. Он заартачился:
— Он перепутает нас. Решит, что ты это я, и вместо меня пристрелит тебя. Я не пойду.
— Мы не будем выходить на свободное пространство. А в зарослях нас толком не видно.
— Я не пойду!
— Будь по-твоему, — кивнул Максим. — Тогда садимся и ждём Жилу. Или ждём, когда Хрипатый осмелеет и спустится к нам. Тебя убьют, меня потом прикончат. И я даже не знаю, кому из нас повезёт больше.
Они медленно пошли между кустами бузины. Максим всматривался сквозь зазоры между ветками, силясь заметить Хрипатого, но тот ничем себя не выдавал.
Руки-ноги тряслись. По спине стекал пот. Максим мысленно обращался к колену: «Только не подведи. Только не подведи…»
— Куда мы? — спросил Хирург.
— Сейчас найдём укромное место. Спрячу тебя и поищу рюкзак. Обработаем и перебинтуем рану. Всё будет хорошо.
— Смешной ты, Максим. Наивный. — Хирург сплюнул. Вытер губы ладонью. — Чем он в меня?
— Дробью.
— Калибр ружья?
— Двенадцатый. Молчи, Хирург. Не трать силы на разговоры.
— Номер патрона?
— Не знаю.
— Знаешь, Максим. Это ведь твоё ружьё.
— Не моё.
— Ну и ладно, — хрипло выдохнул Хирург. — Ранение из двенадцатого калибра тяжелее, чем из шестнадцатого.
— Разбираешься в ружьях?
— Я врач… — Хирург сплюнул. — В патроне примерно пятьдесят дробин.
«От сорока семи до пятисот, и чем меньше свинцовых шариков, тем они крупнее», — подумал Максим. Олег охотился на диких уток и кабанов. Наверняка использовал среднюю по размерам дробь. Но в случае с Хирургом это не играло большой роли.
— Рана как от разрывной пули, — продолжил Хирург.
— Ты назло это делаешь?
— Что?
— Болтаешь.
— Извини. — Хирурга надолго не хватило. Он молчал минуту или две и снова заговорил: — Дробины, вследствие внутреннего рикошета, оставляют изогнутые, зигзагообразные раневые ходы. Они засорены порошинами, клочками войлочного пыжа, ошмётками одежды, осколками костей.
— Не хочу слушать лекцию, — отрезал Максим.
Он всё знал. Однако Хрипатый стрелял не в упор, а с расстояния десять или пятнадцать метров, и оставалась надежда, что кости целы и дробины застряли в мягких тканях, а не в жизненно важных органах.
Хирург слабел. Повиснув на Максиме, еле передвигал ногами. Из уголка рта текла струйка слюны странного цвета. Кровь… Из груди вырывались булькающие звуки. Дело дрянь…
— Я устал, — прошептал он. — Хочу лечь.
— Ещё чуть-чуть. Сейчас найдём дупло.
— Какое?
Максим проморгался; от солёного пота щипало глаза.
— Есть тут одно. Там и передохнём.
— Или передoхнем.
— Как бы не так! Я тебя спрячу, сам чёрт не найдёт. Прибью Хрипатого. Потом найду рюкзак.
Хирург беззвучно рассмеялся:
— Ты смешной… Мои лёгкие как решето. Почему я не умер? Ты видел, как избили Шнобеля? Его голову видел? Там не мозг, а холодец. А он не умер. И Гвоздь. Он не должен был проснуться, но проснулся. Почему я до сих пор дышу? Будто время остановилось.
— Жизнь растянулась, — предположил Максим.
— Не-е-ет. Растянулись мучения. А смерть — это точка. Она не растягивается.
— Я не говорил о смерти.
— Да? Значит, послышалось. — Хирург закашлялся. Восстановив дыхание, сплюнул и вытер губы.
Заросли бузины сменились ракитником. Ветви раскидистые, опущены вниз. Пригибаясь, Максим пошёл между кустами, выбирая более высокие.
Хирурга, вынужденного тоже сгибаться, качало из стороны в сторону.
— Давай отдохнём, — попросил он.
Максим подтащил его к сосне, прислонил к стволу:
— Стоишь?
— Стою. Долго нам идти?
— Не знаю. Сейчас осмотрюсь. Только не упади.
Разглядев очертания поваленного дерева, Максим наклонился пониже, раздвинул руками ветки ракиты, как вдруг Хирург громко произнёс:
— Максим, беги!
Он обернулся и прошипел:
— Какого чёрта?
В эту секунду Хирург вышел из-за сосны, выпрямил спину, развернул плечи и проорал:
— Беги!
Раздался выстрел, и Хирург упал как подкошенный.
Не в силах пошевелиться, Максим прошептал:
— Что ты наделал?.. — Сбросив оцепенение, подполз к Хирургу. — Что ты наделал?..
Проверил пульс. Сердце не билось. Точка.
В душе закипала злость. Максим встал в полный рост:
— Ты сука, Хрипатый! Мразь и подонок! Только трус стреляет в спину!
Прозвучал щелчок. Осечка.
Над лесом пронёсся душераздирающий женский крик:
— Данька, беги!
Максим развернулся и побежал, подтягивая ногу. Щёлк. Снова осечка. Заросли поредели. До лиственниц осталось два-три шага. Грянул выстрел. Максим уцепился за лохмотья лишайника и, срывая их с веток, рухнул на землю.
— 29 ~
Хрипатый начал размышлять о побеге, как только очутился в колонии. В отличие о тех, кто рвётся на волю ради самой воли, он хотел завершить одно важное дело, а потом, если его поймают, был готов сидеть в тюрьме хоть до скончания своих дней. Порой Хрипатого мучили сомнения: он человек городской, а вокруг леса непроходимые, между населёнными пунктами десятки километров. В деревню не сунешься — там его сразу накроют. До крупного города, где проще затеряться, топать и топать — через тайгу, без знания правил выживания в экстремальных условиях. Но вера в собственные силы брала верх.