A.D. 2059. Необратимые последствия
Шрифт:
– Подай, ну подай! – просила она. Но ему нечего было дать ей – карманы оказались пусты. Она повернулась, чтобы идти дальше, но он остановил ее и спросил:
– Эй, тебя как зовут?
– Зачем вам это? – сипло выдавила девочка, попятившись.
– А у тебя есть, ну…кто-то близкий? Мама? Папа? – допытывался Ян.
На ее побагровевшем лице появилась страшная гримаса: точно вот-вот натянутая на черепе кожа лопнет, как слишком сильно надутый воздушный шар, и вся скопившаяся ненависть, вся обида выльются из ребенка на асфальт и прожгут его, словно едкой кислотой.
Но девочка молча развернулась и пошла прочь.
В груди у Яна неприятно заныло. Глядя ей в след, он почувствовал себя подлецом. Мысль – как стакан ледяной воды, выплеснутый в лицо: «Интересно, сколько раз эта рука была отвергнута, а сколько раз на нее вообще не обращали никакого внимания?»
Его уже начинало тошнить от однообразных стеклянных и металлических коробок, как нарост покрывших землю, а еще от их обитателей…
«Да какие они люди! Так, жалкие пародии! Цифровые копии современного мира, сляпанные из сплошных противоречий и комплексов. И чего они на меня так косятся, чего им надо?»
Он затравлено огляделся по сторонам. Казалось, прохожие косо смотрели на него. Он на них – с ненавистью. И тут неожиданная мысль промелькнула в его голове.
«Неужели, и я такой же? Чем я лучше?»
Десятки, сотни, тысячи чувств, переживаний, давно знакомых ему, нахлынули как цунами. Отчего-то вспомнилось детство. Эх, что за времена! Вот он, совсем маленький, рано утром едет на старом велосипеде по узкой тропинке среди пшеничного поля, и колосья попадают в спицы, застревают там, рвутся и шелестят так всю дорогу. Где-то поют птицы, и солнце слепит глаза. Оно всегда светит ярко-ярко и, кажется, никогда не сойдет с небосвода, и от этого радостно на душе. Но бывает и пасмурно: целые сутки льет, как из ведра, и во дворе старого дома собирается огромная глубокая лужа, на поверхности которой постоянно расходятся неровные круги от дождя. И какая свежесть чувствуется в воздухе, пахнет озоном и спелыми яблоками, когда он, ещё ребёнок, выходит после грозы на улицу, в сад!
У него еще оставался шанс распрощаться с теперешней жизнью и начать новую, может быть, лучшую.
Городские огни отражались от мокрого асфальта и бросали всюду слепящие блики. А он все шел, шел, шел. Все вперед, вперед, напролом. Тупая вялость, исходящая из мозга, разлилась по всему телу, и мир вокруг стал для него мутным, словно тухлая вода.
Холодная улыбка скользнула по его бледным губам. Он осознавал свою отчуждённость от общества и бросал ему вызов, понадеявшись на свою самостоятельность. Но мир такой огромный, что один человек теряется в нём, превращается в ничтожную песчинку. Он знал об этом и всё равно со злостью стоял на своём, обрекая тем самым себя на гибельное одиночество.
«Чтоб все это провалилось, пусть все исчезнет!»
С этими мыслями он и спустился в метро. Ему безумно захотелось поскорее убежать от этого мира, укрыться под землей, залечь на дно…
Ожидая состав гипертрейла на обновленной станции «Горьковская», повторное открытие которой после реновации состоялось недавно, Ян любовался ее интересной архитектурой в стиле «хай-тек».
Иллюзию широкого пространства, в котором дышалось полной грудью, не так, как обычно дышится под землей, создавали «высокие технологии». Проецируемые на стены, потолок и колонны динамичные голограммы деревьев, неба, полей сменяли друг друга, не давая людям опомниться, где на самом деле они находятся. Встроенные прямо в зеркальный пол диодные «вечные» лампы светили круглые сутки и оттого и на станции, и на подходах к ней было всегда светло и уютно. Ничто здесь не отбрасывало тень. Отточенная до мелочей, продуманная до совершенства архитектура станции казалась такой естественной и гармоничной, что не привлекала к себе особого внимания.
До прихода поезда оставалось чуть более минуты – эта информация высвечивалась на электронном табло под потолком и озвучивалась через трансляторы ботом с приятным женским голосом – когда над головой, на поверхности, громыхнуло с такой силой, что земля ушла из-под ног.
Р-раз! Потом сразу еще раз и еще… казалось, мир перевернулся вверх тормашками.
На станции началась жуткая паника и давка. С потолка посыпалась штукатурка, пластиковые панели, а затем и куски бетона… Свет погас, а через секунду-другую включилось аварийное освещение. Люди с криками метались туда-сюда, падали на контактный рельс и в тот же миг умирали. Воздух постепенно заволокло дымом. Из тоннеля щедро пахнуло чем-то горелым. Голос женщины-бота завис на высокой ноте и усилился в сто крат, превратившись в какой-то жуткий гул, рев.
В шоке Ян присел на корточки, схватившись за голову, но кто-то сбил его с ног и от удара он потерял сознание.
Когда едкая известковая пыль более-менее осела, а глаза привыкли к красному мерцающему свету аварийных ламп, Ян с удивлением обнаружил, что сидит, прижавшись спиной к колонне на перроне, а над головой у него завис непонятным образом здоровенный кусок потолочной плиты-арки. Почему эта тяжелая, ничем не придерживаемая бетонная штукована висела в воздухе, а не придавила его при взрыве, он не мог сообразить, но в эти мгновения шок не давал ему вдумываться в подобные вещи.
Аварийные лампы беззвучно моргали с интервалом в две секунды, это он хорошо запомнил.
А еще запомнил, что на стене с названием станции «Горьковская» отвалилась первая буква «Г»…
Так для людей закончилась прежняя жизнь – началось выживание. Бывшие маркетологи, сисадмины, менеджеры, коучеры, владельцы ресторанов в миг лишились эргономичных кресел в своих офисах, мягких диванов в своих лофтах, крепкого кофе с подсластителем вместо сахара и диетического сбалансированного питания с доставкой до двери.
Катастрофа выбила почву у них из-под ног, но им еще сказочно повезло. Что уж тут говорить, ведь большая часть жителей города не пережила Дня Перелома.
И теперь эти неприспособленные к новой реальности белоручки, которым раньше, чтобы всерьез задуматься о суициде достаточно было лишь по невнимательности уронить свой смартфон в унитаз или собрать недостаточно много лайков под своим новым постом в соцсетях, очутились запертыми в подземке.
Опустошенные. Растерянные. Напуганные до чертиков. Голодные…
Потерявшие все, кроме своей жалкой жизни. Но, как ни парадоксально, именно теперь обретшие ее смысл. У них появилась по-настоящему реальная цель – выжить во что бы то ни стало. И достичь ее без злобы и ненависти было невозможно. Так им, по крайней мере, казалось.
И вот весь этот озлобленный сброд – тысячи людей, все, кто выжил и мог передвигаться – бросились осваивать новое жизненное пространство.
Станции метро почти все были непригодны для жизни, но подземные убежища и законсервированные бомбоубежища пустовали, а свято место, как известно, долго пусто не бывает.