А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.2
Шрифт:
— Двигатель! — крикнул человек с факелом. Он подошел вплотную.— Выключите двигатель, наконец!
Званцев выключил двигатель и вылез на шоссе под мелкий частый дождь.
— Я океанолог Званцев,— сказал он.— Я еду к академику Окада.
— Выключите свет в машине! — сказал человек с факелом.— Да побыстрее, пожалуйста!
Званцев повернулся, но свет в кабине уже погас.
— Кто это с вами? — спросил человек с факелом.
— Океанолог Кондратьева,— ответил Званцев сердито.— Мой сотрудник.
Трое в плащах молчали.
— Мы можем ехать дальше?
— Я оператор Михайлов,— сказал человек с факелом.— Меня послали встретить вас и передать, что к академику Окада нельзя.
— Об этом я буду говорить с профессором Каспаро,— сказал Званцев,— Проведите меня к нему.
— Профессор Каспаро очень занят. Мы бы не хотели, чтобы его тревожили.
«Кто это — мы?» — хотел спросить Званцев, но сдержался, потому что у Михайлова был невнятный монотонный голос смертельно уставшего человека.
— Я должен передать академику сообщение чрезвычайной важности,— сказал Званцев.— Проведите меня к Каспаро.
Трое молчали, и красный неровный свет пробегал по их лицам. Лица были мокрые, осунувшиеся.
— Ну? — сказал Званцев нетерпеливо.
Вдруг он заметил, что Михайлов спит. Рука с факелом дрожала и опускалась все ниже. Глаза Михайлова были закрыты.
— Толя,— тихо сказал один из его товарищей и толкнул его в плечо.
Михайлов очнулся, мотнул факелом и уставился на Званцева припухшими глазами.
— Что? — сказал он хрипло.— А, вы к академику... К академику Окада нельзя. На территорию института вообще нельзя. Уезжайте, пожалуйста.
— Я должен передать академику Окада сообщение чрезвычайной важности,— терпеливо повторил Званцев.— Я океанолог Званцев, а в машине океанолог Кондратьева. Мы везем важное сообщение.
— Я оператор Михайлов,— сказал человек с факелом,— К Окада сейчас нельзя. Он умрет в ближайшие четверть суток, и мы можем не успеть.— Он едва шевелил губами.— Профессор Каспаро очень занят и просил не беспокоить. Пожалуйста, уезжайте...
Он вдруг повернулся к своим товарищам.
— Ребята,— сказал он с отчаянием.— Дайте еще две таблетки.
Званцев стоял под дождем и думал, что еще можно сказать этому человеку, засыпающему на ходу. Михайлов стоял боком к нему и, запрокинув голову, что-то глотал. Потом Михайлов сказал:
— Спасибо, ребята, я совсем падаю. У вас здесь все-таки дождь, прохладно, а у нас все просто валятся с ног, один за другим, поднимаются и опять валятся... Тогда уносим...— Он все еще говорил невнятно.
— Ничего, последняя ночь...
— Девятая,— сказал Михайлов.
— Десятая.
— Неужели десятая? У меня голова как чугун.— Михайлов повернулся к Званцеву. — Извините меня, товарищ...
— Океанолог Званцев,— сказал Званцев в третий раз.— Товарищ Михайлов, вы должны нас пропустить. Мы только что прилетели с Филиппин. Мы везем академику информацию, очень важную информацию. Он ждал ее всю жизнь. Поймите, я знаю его тридцать лет. Мне виднее, может он без этого умереть или нет. Это чрезвычайно важная информация.
Акико вылезла из машины и встала рядом с ним. Оператор молчал, зябко ежась под плащом.
— Ну хорошо,— сказал он наконец.— Только вас слишком много.— Он так и сказал: «Слишком много»,— Пусть идет один.
— Ладно,— сказал Званцев.
— Только, по-моему, это бесполезно,— сказал Михайлов.— Каспаро не пустит вас к академику. Академик изолирован. Вы можете испортить весь опыт, если нарушите изоляцию, и потом...
— Я буду говорить с Каспаро сам,— перебил Званцев.— Проводите меня.
— Хорошо,— сказал оператор.— Пошли.
Званцев оглянулся на Акико. На лице Акико было много больших и маленьких капель. Она сказала:
— Идите, Николай Евгеньевич.
Потом она повернулась к людям в плащах:
— Дайте ему плащ кто-нибудь, а сами полезайте в машину. Можно поставить машину поперек шоссе.
Званцеву дали плащ. Акико хотела вернуться в машину и развернуть ее, но Михайлов сказал, что двигатель включать нельзя. Он стоял и светил своим неуклюжим коптящим факелом, пока машину вручную разворачивали и ставили поперек дороги. Затем застава в полном составе забралась в кабину. Званцев заглянул внутрь. Акико снова сидела, свернувшись, на переднем сиденье. Товарищи Михайлова уже спали, уткнувшись головами друг в друга.
— Передайте ему...— сказала Акико.
— Да, обязательно.
— Скажите, что мы будем ждать.
— Да,— сказал Званцев.— Скажу.
— Ну, идите.
— Саёнара, Аки-тян.
— Идите...
Званцев осторожно прихлопнул дверцу и подошел к оператору:
— Пойдемте.
— Пойдемте,— откликнулся оператор совсем новым, очень бодрым голосом.— Пойдемте быстро, нужно пройти семь километров.
Они пошли, широко шагая, по мокрому шершавому бетону.
— Что у вас там делается? — спросил оператор.
— Где — у нас?
— Ну, у вас... В большом мире. Мы уже полмесяца ничего не знаем. Что в Совете? Как с проектом Большой Шахты?
— Очень много добровольцев,— сказал Званцев.— Не хватает аннигиляторов. Не хватает охладителей. Совет намерен перевести на проект тридцать процентов энергии. С Венеры отозваны почти все специалисты по глубокой проходке.
— Правильно,— сказал оператор.— На Венере им теперь нечего делать. А кого выбрали начальником проекта?
— Понятия не имею,— сердито сказал Званцев.