Абандон
Шрифт:
Не важно, как ты попал в тему. Главное, однажды ступив на эту тропу, больше не сомневаться.
Я думал, у меня всё хорошо в жизни. Да, случился момент непонимания с родителями. Отец отчего-то прочил мне военную карьеру. Сам он врач, очень хороший. Хирург-кардиолог, с мировым именем. Не понимаю — отчего ему так хотелось, чтобы сын специалиста, спасающего жизни, вдруг приобрёл профессию, чтобы их отнимать? Для восстановления вселенского равновесия? Это ирония, если что.
Мы говорили об этом. Я приводил свои аргументы — он свои. Как-то так получалось,
После побега из кадетки я не хотел жить дома. Вечерами слонялся без дела. Пару раз попадал в компании, опасно близко к нехорошим вещам. Но меня не затянуло — не интересно было. Не захватывало.
Зато я полюбил лазить один там, где людей поменьше. На кладбищах. Потом просёк тему заброшек. Зарегился в коммунах, читал отчёты народа. Потихоньку сам начал выкладывать.
Появился круг общения. Сначала чисто виртуальный — я по-прежнему предпочитал одиночные вылазки. Потом начали пересекаться в городе — ну, там, находки заценить. Впечатлениями обменяться.
Потом начались групповые вылазки. Ездили на аэродром под Питером и на корабельное кладбище в Нижегородской области.
Компания мне не понравилась. Слишком много разговоров, слишком много пива и лишнего шума. Даже если в компании есть понимающие люди — обязательно найдётся кто-то, кто начнёт орать, дурачиться, просить его сфоткать… в общем, всячески разрушать атмосферу.
Потом снова одиночные вылазки. И тогда я начал что-то чувствовать.
Почему-то в одном месте цеха воздух был необычно холодным. А под разрушенным куполом старой церкви вдруг становилось как-то по-особенному хорошо — но только в определённой точке.
Эти едва уловимые ощущения меня заинтересовали. Я начал пытаться их систематизировать.
К тому времени я уже поступил в Бауманку, на факультет фундаментальных наук. Прошёл по бюджету, но, если честно, не надеялся, что вытяну. Скорее, надеялся отчислиться и спокойно уйти в свободное плавание, обозначив предел своих возможностей.
Но математика мне неожиданно зашла. Было в математическом моделировании что-то от одиночества заброшек, то же ощущение возможности чуда.
К тому же моя нелюбовь нелюдимость и необщительность для "фундуков" — так называли студентов нашего факультета — была нормой. И мне это нравилось.
Собирая материал по необычным свойствам заброшек, я даже хотел диплом писать по пространственному моделированию термодинамических систем. Но передумал. Точнее, меня заставили передумать.
В нашей среде есть несколько уровней посвящения. И в обычных условиях будущие наводчики и медведи проходят их последовательно, раз за разом проявляя свои способности и приобретая первоначальные навыки под чутким и негласным руководством кураторов.
Я должен был догадаться с самого начала, что группы любителей заброшек существуют не просто так. Если внимательно приглядеться — в них можно было уловить систему. Специально созданный фильтр, чтобы выявлять реальные таланты.
Я успешно прошёл второй уровень и в течение пары лет должен был постепенно для себя открывать наш мир, как это делают все обычные наводчики.
Но тут случилось Сабурово. И мне пришлось узнать сразу всё.
В том, что произошло, конечно, виновата Соня. Хотя её сложно судить за это — ведь, в конце концов, всё обернулось к лучшему.
Да, мы могли погибнуть — но не погибли же. Благодаря вмешательству куратора.
Кстати, забавный факт: у нас не принято использовать такие попсовые слова, как "сталкер", "лут", "хабар" и прочее. Это не просто дурной тон, это призыв к неудаче.
Про Сабурово. Как-то, гуляя по оврагам Коломенского, я заподозрил по косвенным признакам близкую гравитационную аномалию. И через неделю пришёл с портативным гравиметром, который стащил с кафедры прикладной физики. Ну то есть не стащил, конечно, просто одолжил на время.
Это оказалась не просто аномалия. То, что намерял прибор, не вписывалось ни в какие модели геологического строения Московского региона. И центр аномалии находился чуть дальше парка, на берегу реки, за заводом "Полиметалл".
Удивительно, но в то время я не знал, насколько опасна эта территория. Да и какой нормальный человек мог представить, что прямо в центре города находится настоящая радиоактивная свалка, фонящая местами похуже Чернобыля?..
В общем, гравитометр у меня был. А вот дозиметра — увы, взять не догадался.
Следуя к эпицентру аномалии, я был так поглощён показаниями, что не замечал ничего вокруг. Даже девчонка, висящая на дереве, на приличной высоте, уцепившись за ветку руками и ногами, не привлекла моего внимания.
А потом ветка треснула. Я рефлекторно отпрыгнул — как раз в ту точку, куда упала девчонка.
Это было достаточно больно; я чудом не свернул шею, не вывихнул руки и не переломал позвоночник.
Мы покатились вниз по склону. Каким-то чудом я додумался прижать её к себе и сгруппироваться, наверно, только поэтому обошлось без серьёзных травм.
Не знаю, сколько бы продолжалось это наше кувыркание. Может, и до самого берега. Но на пути нам попалась яма, едва прикрытия гнилыми досками. Треск — вопль — пыль — и вот мы на дне, заваленном прелыми листьями.
— Отпусти меня, — выдавила из себя девчонка, пуча глаза.
Только теперь я сообразил, что продолжаю прижимать её к груди изо всех сил.
— Окей, — ответил я, ослабив хватку.
Через секунду девчонка уже была на ногах, будто ничего не случилось. Она с каким-то восторгом оглядывалась вокруг, щупая воздух.
— Ты чего это? — осторожно спросил я, подумав ненароком, что нарвался на сумасшедшую.
— Тс-с-с-с… — ответила девчонка, продолжая ощупывать воздух.
Ну точно — крыша того… Я вздохнул, осторожно поднялся и начал отступать, оценивая глубину ямы, где мы оказались. Та, к счастью, была не слишком глубокой — по пояс. Но одним прыжком не выберешься.