Абордаж
Шрифт:
— Твою сестру держат в заточении из кошмаров, — прорычал он, теряя самообладание. — Я не оставлю ее на растерзание! Если ты попытаешься меня остановить…
— Да? — Сара выжидательно изогнула брови. — Что? Убьешь меня?
— Да, — честно ответил он. — Ради спасения Камилы? Я убью любого, кто встанет у меня на пути.
Сара даже не моргнула. Она была полностью ошеломлена его ответом. Наконец, кивнула.
— Хорошо.
Удивленный ее неожиданным ответом, он спросил.
— Что?
— Кэмми заслуживает того, чтобы ее любил и защищал мужчина, готовый ради нее убить. Теперь я знаю, что ты и есть
Смущенный, он покачал головой.
— Я не…
— Спасение Кэмми уже разработано, — перебила Сара. — У моего связного есть команда, с которой они работают над подобными вещами. Они заберут ее, как только смогут.
— Сколько уйдет времени?
— Возможно, несколько часов, — неуверенно сказала она.
— Или?
— Или несколько дней, — она избегала его взгляда. — Или недель.
— Недель! — Он не мог смириться с мыслью, что придется так долго ждать. С тошнотворным чувством от мысли об ожидании он спросил:
— Как давно Камила под стражей?
— Тридцать восемь часов, — тихо ответила Сара. По ее напряженному голосу было понятно, что она подозревает, что Камила уже сильно пострадала. — Учитывая задержку между этим местом и Кирсом… — замялась она. — К моменту, когда мы получили сообщение от моего связного и расшифровали его и запись, Камила уже находилась под стражей.
Миско ухватился за край стола с данными и плотно закрыл глаза. Сжал челюсти, когда в голове промелькнули ужасающие образы применяемых пыток.
— Однажды, около десяти лет назад, я попал в плен во время неудачной миссии на одной из дальних планет, которые по распоряжению Шуя мы должны были исследовать на возможность колонизации, — Он не знал, зачем это рассказывает ей, но не мог смолчать, слова лились с его уст. — Наш разведывательный корабль потерпел крушение, и единственные разумные обитатели планеты вытащили нас из-под обломков. Это были странные, похожие на земноводных, гуманоиды — гибриды с огромными, водянистыми глазами и покрывавшей их пеструю кожу слизью, которая обжигала, словно кислота.
— Мерзость, — с отвращением произнесла Сара.
— Они наслаждались вкусом нашей боли, — продолжил он, — Они причиняли ее нам самыми жестокими способами, а потом слизывали пот и масла с нашей кожи, выпивая, словно какой-то экзотический коктейль.
— Отвратительно, — в ужасе сказала она.
— В конце концов, наши болевые процессоры дали сбой. Сработала защита, и мы перестали ощущать боль. Перестали реагировать. Перестали вырабатывать гормоны и феромоны, которых жаждали мерзкие инопланетные твари. Мы оказались бесполезны, и нас бросили в яму, наполненную разлагающимися трупами их предыдущих жертв.
— Ладно, Миско, история отвратительная, — Сара говорила так, словно ее вот-вот стошнит. — К чему ты клонишь?
— Я к тому, что киборг вроде меня может изолировать или отключить болевые рецепторы, — Он содрогнулся при мысли о том, какие муки придется испытать Камиле. — Камила не может позволить себе такую роскошь. Она почувствует все, и это безвозвратно изменит ее.
— Тогда нам лучше изучить возможности, как помочь ей, когда она вернется, — сказала Сара. — Потому что она вернется домой к тебе, ко мне. и если для тебя она значит так же много, как для меня, ты сделаешь все возможное, чтобы помочь ей справиться.
— Клянусь, — заверил он. —
Сара взяла его за руку, и он обрел утешение от этого прикосновения. Им обоим сейчас было больно, они боялись, но поддерживали друг друга. Это большее, чем то, что было у Камилы. Где-то на другом конце галактики, запертая в кошмарной клинике, она была одинока и страдала.
Не сдавайся, Камила. Борись. Живи.
Ради своей сестры.
Ради меня.
Глава 19
Одурманенная и пускающая слюни Камила раскачивалась из стороны в сторону в холодной, ярко освещенной камере. Очень короткая цепочка, крепившаяся к кольцу, пришитому к спине ее смирительной рубашки, удерживала ее в вертикальном положении. В ногах было странное ощущение, тяжесть и онемение. Руки давно затекли от напряжения, плотно пристегнутые к спине из-за медицинских ограничений.
Онемение ладоней и рук было для нее милостью. Во время приема жестокие медсестры, ухаживающие за ней, вырывали из ее пальцев акриловые ногти. От мучительной боли она кричала, борясь со рвотой. Химическое обеззараживающее средство, которым ее облили, усилило боль. Первое успокоительное, которое ей дали, было просто находкой, потому что оно дало ей возможность не волноваться о муках.
На маске, которую на ее лице закрепили медсестры, была еще одна цепочка, прикрепленная к верхней части и заставляющая ее поднимать голову, хотя ей отчаянно хотелось спать. Между зубами было вставлено жесткое кольцо, удерживающее ее рот от того, чтобы полностью держать его закрытым. Из-за кляпа и введенного через инъекцию в бедро лекарства, она слюнявилась, словно мастиф.
Все это было ужасно, но настоящие мучения испытывали ее глаза. Медсестры яростно капали ей в глаза оранжевые капли. Опаляющая жидкость вынуждала ее истерически всхлипывать, а когда боль, наконец, утихла, она не могла прикрыть глаза или моргнуть. Маска удерживала голову, а из-за капель глаза оставались открытыми, вынуждая смотреть пропагандистские фильмы, которые безостановочно крутили перед ней. Наушники, вставленные ей в уши, вливали в мозг поток бессмыслицы.
До сих пор она сопротивлялась жестоким попыткам промыть мозги, но теперь она не была настолько глупа, чтобы думать, что может продержаться вечно. Когда ее обрабатывали, директор программы перевоспитания был готов к ее нетерпимости к свободомыслию. На протяжении минимум трех лет она станет ярой приверженкой, но по истечению их полностью подчинится власти императора.
Ее воспоминания о времени, прошедшем с момента ареста до настоящего, были нечеткими и размытыми. Она понятия не имела, как долго находится в заключении. Думала, что прошло несколько дней, но, возможно, прошли всего лишь часы. Пришли медсестры с новыми инъекциями и полосками питательной бумаги, которые положили под кляп на язык. Она не могла уследить, как часто они приходили или сколько раз навещали.
Вспышки, когда отец выкрикивал ее имя, смешались со злобными ухмылкой и взглядом Шуя. Успокоительные препараты, растекающиеся по ее венам, притупили чувство предательства. Осознание, что ее отец передал Шую поддельные записи было хуже, чем клинок. Она вспомнила, как он держал ее за руку и напоминал об отцовской любви. Теперь это казалось пустым и ненастоящим.