Абрекъ
Шрифт:
— Красиво говоришь, — сказал Хасан. — А теперь слушай меня. Хоть ты и прожил здесь два года, но так ничего и не понял. Как торговал водкой по ночам, так и остался мелким спекулянтом, хоть и в галстуке. Слушай: пока жив хоть один абрек — не будет здесь ни тебя, ни других торгашей, ни отеля, ни французов с англичанами. Будет заповедник, где вас нет! Иди, Боров, и по сторонам не смотри — не твое!
Боров удивленно покачал головой.
— Ты дурак, Хасан? Или не понял, о чем говорю? Или детство еще в голове играет? Я же тебя раздавлю, как клопа! На камнях ведь не проживешь, в город спустишься — там я с тобой по-другому буду разговаривать. Пижон дешевый!
— Иди,
Боров кивнул своим, и они пошли к машинам. Кое-как завели покореженные „жигули“. Крайний парень оглянулся через плечо на Хасана, взвел в опущенных руках пистолет. Вскинул ствол…
Но на карнизе уже никого не было, Хасан будто растаял в воздухе.
Абреки, как мурашки, тащили на Скиталец трофеи: полные охапки сладостей, уцелевшие бутылки — водку, шампанское, заморские ликеры. Гуляш пер за спиной мешок пива, Нахал — сноп шампуров с недожаренным шашлыком. На Скитальце все свалили в кучу, бутылки расставили отдельной батареей, запалили костер, Кукла и Варежка доставали алюминиевый сервиз — готовились к торжеству. Собственно, приглашения никто не ждал, каждый пробовал, что хотел. Ликеры по кругу отхлебывали из горлышка, кривились — „очко слипнется“, французский коньяк не оценили — „самогон, даром, что пузырь красивый“. Поживились и шмотьем по мелочи: один в ковбойской шляпе поверх фески, другой в новой футболке с Бэтменом под развилкой; не забыли и про теток — Варежка в зеркальных очках шикарно покуривала длинную черную сигарету. Кукле Нахал поднес сувенир в прозрачном футлярчике, который под общий радостный гогот оказался фигурным презервативом. Дуське каждый втихаря нес красивый дезодорант — видно, из одного киоска, потому что у нее собралось десять одинаковых флаконов.
Изрядно уже отяжелевший от пива Солдат снисходительно смотрел на общее веселье, рассуждал, обращаясь к сидящему рядом Цыгану:
— Чего радоваться-то? Ну, наваляли арам, вот радости-то полные шаровары! Раньше кому наваляешь — вечером и не вспомнишь. А-а! — махнул он рукой. — Чего говорить, кончились абреки. Как Хасана посадили, так и кончились, потому я и ушел. Раньше — это ж какие люди были! Хасан, Голуб, Акула, Монах! Помню, тоже приехали из города разбираться — человек двадцать. А нас четверо — Хасан, Голуб, Спиральный да я. Хасан встал перед ними — и спросил: „Ну?“ Одно слово сказал: „Ну?“, — попытался воспроизвести непослушным языком Солдат. — Те повернулись и уехали… Одна надежда — Хасан вернулся. Он из вас абреков сделает. А то, что абреки, что „изюбри“ вонючие — все одно… Раньше, помню, мы только со Скитальца выходим, а все Столбы уже знают — абреки на Каратановский равелин пошли! Внизу собираются, смотрят; как мы фигуряем…
— Да ладно трепать-то! — не выдержал Цыган. — Утомил, папаша! „Раньше! Хасан! Голуб!“ Фигуряли они! Там корова задом пройдет, где вы фигуряли! Один звук остался — Хасан твой да Голуб!
— Ты что, с болта сорвался? — опешил Солдат. — Мы ж первые там ходили, когда тебя еще мамка не придумала! Я первый по Кровососу прошел!
— Нахал! — крикнул Цыган. — Тебе сколько лет было, когда ты на Кровосос пошел?
— А? — обернулся от костра Нахал. — Не помню. Лет пятнадцать. А че?
— Ниче, — отмахнулся Цыган. — Понял, папаша? Там турики теперь резвятся, где вы ходили! А на Рояле ты играл? А на Мясо ты ходил? Знаешь, почему „Мясо“ называется? Да хоть Пятна ты щупал на Первом? Нет? Так сиди и молчи! „Абреки кончились“! Это ты кончился. А за нас не волнуйся!
— А ну пошли! — вскочил Солдат. — Я тебя на любом столбе сделаю, как щенка! Я — Солдат, а ты кто?
— Да пошел ты… —
— В карауле кто?
— Тритон.
— Цыган, на ночь второго внизу поставишь… Ну, — потер руки Хасан, оглядывая застолье. — Чего Бог послал? Погодите метать, сперва торжественная часть! Нахал, иди сюда!
Он достал Нахалову феску.
— За проявленный в бою героизм возвращаю тебе феску и снова посвящаю в абреки! — он торжественно ударил Нахала плашмя кинжалом по плечу и нахлобучил ему феску.
— Ура-а-а! — грянули абреки.
Хасан развернул Нахала и дал ему пинка в зад:
— А это за старое, чтоб больше не вспоминать! — Он сел, налил себе водки в кружку, серьезно сказал: — Кому надо возвращаться в город — вместе туда, вместе оттуда. По одиночке не ходить. А в городе смотрите сами. Город — не Столбы, там каждый выживает один… Нас мало, ребята, но Столбы были и будут наши! Всегда! Пока Столбы стоят!.. Ну! — он поднял кружку. — Чтоб калоши не скользили!
Абреки чокнулись мятыми кружками с „наполеоном“ и „смирновской“.
Хасан дотянулся до гитары, взял пару аккордов.
— Солдат, давай нашу, а то здесь слов уже никто не помнит… — он огляделся. — А Солдат где?
— Да был только что…
— Калоши надевал, — вспомнила Варежка.
— Они с Цыганом тут спорили, — сказал Гуляш.
Хасан настороженно глянул на Цыгана.
— На Первый, наверное, поперся, — усмехнулся тот. — На Пятна.
— У тебя что, с головой плохо, Цыган? — зловеще спросил Хасан. — Он же пять лет на камни не ходил!
— А я ему в няньки не нанимался, — спокойно ответил тот. — Закон: каждый выбирает ход сам…
Когда абреки выбежали к Первому, Солдат был уже под самой верхушкой, передыхал на карнизе, примеряясь к Пятнам. Ход — пятна-проплешины на мшистом каменном брюхе, подсказывающие, куда упирать калоши — тянулся по крутой дуге вверх над обрывом.
— Солдат, стой! — что есть сил заорал Хасан, надсаживая горло. — Приказываю — стой!!
Разобрать слова на стометровой высоте нельзя было, но Солдат услышал крик, увидал внизу суетящихся красных мурашей и остался доволен, что будут свидетели. Он отошел на дальний край карниза, встал, покачиваясь взад-вперед, собираясь для броска. Это был беговой ход — надо было хорошо разогнаться по карнизу, чтобы скорость прижимала калоши к камню, и забежать наверх по почти вертикальному пузу.
— Я кончился?.. Солдат, значит, кончился, сука, да? Смотри, щенок, как старые абреки ходят! — он откачнулся подальше назад, замер на мгновение — и побежал. Толкнулся от карниза, точно попал носком в первое, второе, третье пятно…
— Стой!! — последний раз проорал Хасан. Обернулся: — Нахал! Еще кто-нибудь! Наверх по Собольку! Гуляш — по Трубе! Кушак кинешь, если зацепится!
Те бросились к боковым ходам, хотя все понимали, что зацепиться на Пятнах не за что.
Абреки замерли в напряжении, глядя вверх, повторяя про себя каждый шаг Солдата…
Скорости не хватило, каждый следующий шаг был медленней, и, наконец, за три пятна до спасительной бровки Солдат не смог уже переступить и застыл, еще удерживаясь носками калош на вертикали.
— Руками не трогай! — отчаянно крикнула Дуська, комкая развилку на груди.
Солдат не слышал, он сам знал, что нельзя касаться камня руками, но калоши чуть-чуть проскользнули, и он судорожно вцепился пальцами в каменное пузо. Он плыл — пока еще медленно, коротко проваливаясь с одной крошечной неровности на другую. Ногти на скрюченных пальцах лопнули, из-под них ударила кровь, оседая шариками на ворсинках мха…