Абреки Шамиля [СИ]
Шрифт:
— Я с тобой почти согласен, Буало, беременных женщин у нас и правда стало заметно меньше, хотя ограбить могут и сейчас. Тем более, что на страну надвигаются события, по значимости не уступающие тому жестокому времени, — засмеялся хозяин кабинета, он звякнул драгоценным металлом орденов и с откровенным восхищением отступил чуть назад. — Как ты возмужал! Кажется совсем недавно ты бегал под этим вот столом в клетчатых панталонах и с мягкими кудряшками по плечам, а сейчас при родовой шпаге гвардеец его величества короля Франции, несмотря на то, что на дворе господствует Вторая республика. Но вряд ли этот строй продержится долго, — с усмешкой добавил он. — Скоро он должен уступить место императорскому правлению. Об этом говорит
— Мне тоже кажется, что Франция до республики еще не созрела, — машинально трогая отмеченный именной надписью серебряный эфес, с улыбкой развел руками в стороны мужчина. — Время, дядюшка, оно бежит неумолимо. Спасибо Иисусу Христу и деве Марии, что оно пощадило вас, моих бессменных благодетелей, вы оба по прежнему хорошо выглядите.
— Ну что ты, Буало, мы все чаще просматриваем счета похоронного бюро, — отмахнулась старуха. — Не все же накопленное забирать с собой в могилу, надо хоть что–то оставить и своему потомству,
— Разве похоронные услуги так сильно подорожали? — расхохотался племянник. — Тетушка, я желаю вам прожить до ста лет и еще один год для того, чтобы успеть осмыслить прожитое.
— Прекрасное пожелание, — почмокал полными губами дядя. — Я бы тоже при случае не отказался его услышать.
— А я подарил тост вам обоим, дорогие мои родственники, я просто не мыслю вас одного без другого.
— Спасибо, наш милый племянник, мы этого не забудем.
Когда волнение встречи осталось позади и тетушка захлопнула за собой массивную дверь, дядя указал на старинный диван возле стены и пригласил родственника устраиваться на нем поудобнее. Он редко изменял привычке работать в кабинете в плотном турецком халате с широкими отворотами и в глубоких мягких тапочках, надвинутых на желтые шелковые чулки на ногах. Но сейчас выше среднего роста худощавый и седой мужчина был облачен в мундир государственного служащего с позументами по воротнику и обшлагам, с золотыми эполетами с кистями на плечах. Весь его облик говорил о том, что носящий титул герцога импозантный мужчина занимает высокий пост мэра небольшого до поражения императора Наполеона, но потом здорово расстроившегося и процветающего, французского городка. Седые бакенбарды обрамляли правильное лицо, изборожденное мужественными морщинами, они почти соединялись с аккуратно подстриженными усами, вознося обладателя благородного образа в ранг или отважного полководца, добывшего для своей страны немало побед на полях сражений, или крупного государственного деятеля, сломавшего не одну шпагу в дипломатических поединках. Из–под штанин выглядывали носки кожаных ботинок на высоких каблуках. Вообще, вся фигура дяди дышала силой и еще не утраченным азартом принадлежащего к «желтым перчаткам» вальяжного светского льва. Откинувшись на спинку дивана, он забросил ногу за ногу и повернулся к племяннику, присевшему рядом с ним:
— Хотя я месяца три назад встречался со своим братом и твоим отцом, все–же хочу услышать еще раз, теперь от тебя, что новенького произошло в вашей семье за это время? — со вниманием вглядываясь в собеседника, спросил он.
— Все по прежнему, дядя, отец служит в гвардейском кавалерийском полку, мать занимается благотворительностью среди солдатских вдов, сестра вместе со мной в Париже. Ты знаешь, что недавно она вышла замуж за одного из чиновников при министре иностранных дел, дворянина по рождению.
— Об этом мне рассказал твой отец, когда мы вместе с ним присутствовали во дворце Республики при получении им титула военного советника при маршале Нусингене. Он будет исполнять свои обязанности только в случае войны и во время заседаний руководства объединенными войсками. Выбор племянницы я одобряю тоже, — кивнул головой хозяин кабинета. — А чем в данный момент занимаешься ты? Кажется, как и твой отец, после Сорбонны ты мечтал о военной карьере, хотя после окончания
— Я?.. — похмыкал в усы молодой мужчина, пропустив мимо ушей явный упрек и в свою сторону тоже. Он повел голубыми глазами вокруг. — Я, дядя, себя пока не нашел, я еще в поиске своего места под солнцем.
— И все–таки, ты наметил для себя какие–нибудь жизненные приоритеты? — продолжал настаивать родственник.
— Я посчитал, что с этим спешить не стоит, как, между прочим, с помолвкой, которую вы с тетей решили почему–то ускорить, — упрямо повторил племянник. — Я понимаю, что высокородную невесту, дочь виконта и министра юстиции, подыскали мне вы, и ничуть не сомневаюсь в ее уме и других положительных качествах. Но до тридцати пяти лет я человек свободный.
— Ты правильно заметил, мой друг, что отец твоей невесты многоопытный государственный муж, он является депутатом Конвента, — решился не отступать от своего замысла хозяин кабинета. — В революцию 1789 года, несмотря на свой юный возраст, он был вместе с теми, кто надел тогда красную шапку и отпустил бороду, помогая свергнуть ненавистную всем французам старшую династию Бурбонов. И это им удалось. Надо заметить, что будущий твой тесть, когда подрос, стал другом Дантона, того самого из городка Арси, который отстоит от нас в нескольких десятках лье, он был на одной ноге с Робеспьером и Мюратом. Хотя бонапартистом его вряд ли можно назвать, скорее, он так и остался радикалом с крепкими устоями в смышленой голове. Во всяком случае можно быть уверенным, что вы с Сильвией не будете обделены его вниманием.
— Спасибо за подробную информацию, но я далек от политики — роялисты, республиканцы, либералы, клуб Клиши, совет Пятисот. Революция, империя, реставрация, которая до сих пор еще не закончилась. И вряд ли когда закончится из–за пустых голов на вершине власти… Дядя, это не для меня, — непримиримо сдвинул брови кавалер.
— И все–таки, дорогой мой племянник, тебе придется интересоваться политикой, потому что в наследство тебе достанется не только имущество твоих предков, но и титул, обязывающий заняться государственными делами вплотную.
— Не уверен, что будет именно так. Мне еще в Сорбонне надоели нравоучения о руководителе индепендентов англичанине Кромвеле, я до сих пор помню разглагольствования о том, как он, будучи избранным в Долгий парламент, в 1648 году изгнал из него пресвитерианцев и повозгласил республику, — вконец вышел из себя родственник, добавил с сарказмом. — Потом революция из Англии, которую мы все так нежно любим, перекинулась в нашу страну, и, перевернув у нас все с ног на голову, она пошла гулять по России, где ее благополучно и скоро похоронили. Приношу искренние извинения, дядя, свое мнение я уже высказал.
На некоторое время в помещении наступила неловкая тишина, затем важный сановник почмокал сочными губами и раздумчиво сказал:
— Если говорить о Российской империи, то в отличие от европейцев народ этой страны до сих пор находится в литаргическом сне, оглушенный игом от татаро–монгольских орд, накрывшим его шесть столетий назад. Французам и другим нашим соседям здорово повезло, потому что Европу эти дикие орды зацепили только по касательной. Зато примерно за тысячу лет до Чингисхана с его племянником Батыем нас завоевали римские цезари с когортами своих легионеров. Но в отличие от татаро — монголов, принесших в Россию азиатскую тьму и бескультурье, Римская империя даровала нам демократию. И в этом заключается весьма существенная разница, — он сложил руки перед собой и добавил. — Ну что же, дорогой мой Буало, каждый волен распоряжаться своей судьбой по своему усмотрению.