Абсолютное зло
Шрифт:
– Бывай, братва,– сказал второй и последовал за Балашом.
Приятель рыжего потащился следом, без всякого энтузиазма.
– Ну чего? – бодро сказал Кузякин.– В волейбольчик?
Глава двадцать первая
Николай в нетерпении расхаживал вокруг огня, а рассевшиеся неподалеку бомжеватые личности метали на него подозрительные взгляды. Его подопечные опаздывали.
– Эй, братишка, отойди, не маячь!
Николай отошел, а к огню устремилась брачная процессия. Защелкали фотоаппараты, на пыльные плиты легли букеты роз – и процессия устремилась
Николай остановился и посмотрел на огонь. Хорошее, мертвое пламя. И аура у этого места – хороша. Тяжелая, черная…
– Привет! – сказал запыхавшийся Славик.– А где Кошатник?
Но Кошатник уже тащился к ним. Николай подозревал, что коротышка отсиживался где-нибудь в тени, наблюдал. Может, чуял что-то?
Николай еще не решил, будет ли от него избавляться. Теперь, после принесения в жертву сразу троих подопечных, в Круге Николая осталось всего пятеро. Он сам, Славик, Кошатник, Джейна и Светка. Правда, в потенциале оставался Юра. Но пока только в потенциале. К нему еще надо присматриваться. Материал превосходный, но сырой. Торопиться не следует.
– Слышь, Колька, а где остальные? – вполголоса спросил Кошатник.
– Затихарились,– буркнул Николай.– Я велел.
– А-а-а… А то я к Велику в этот его… колледж ходил. Говорят, заболел, а дома….
– Ты, мудило, лучше бы сам затихарился! – зло прошипел лидер.– Возьмут тебя за жопу!
Бомжи с интересом прислушивались.
– Пошли отсюда,– буркнул Николай, и сатанисты двинулись в сторону Инженерного замка.
Расположились на скамеечке у памятника Императору. Николай и Кошатник закурили. Слава кинул в рот жвачку. Некоторое время молчали. Встреча не радовала. Кошатник нервно вертел головой.
– Скоро шестая пятница,– уронил Николай.– Надо мессу провести.
– А где? – спросил Слава.
– Может, на кладбище? – оживился Кошатник.– Слышите, у меня идея: давайте там церквуху рванем! Во классно будет!
– Чем? – Николай пренебрежительно глянул на подопечного.– Хлопушками?
Он не любил, когда подобные идеи исходят не от него. Кроме того, Дефер строжайше запретил террористические акции. И он прав: с такими, как придурок Кошатник, на терактах точно вляпаешься. Хотя дело, конечно, Сатане угодное. Меньше народу – больше кислороду. А списать можно на каких-нибудь черных…
– Дурак, что ли? – не сдавался Кошатник.– Какими хлопушками? Я, бля, на Сенной мужика знаю – из черных следопытов, он классную взрывчатку продает. Сушеную.
– Говно тебе сушеное толкнут, а не взрывчатку! – отрезал лидер.– Сапер хренов. Ты по химии сколько в школе имел?
Кошатник скромно промолчал.
– Короче,– сказал Николай,– мессу проведем на кладбище.
– По простому? – Кошатник скривился.– Без баб?
—…С нами будет новичок,– не обратив на него внимания, продолжал Николай.– Проведем втроем. Вы будете служками, новичок – четвертый. И смотри, Кошатник, без задвигов! Если не можешь, я вместо тебя другого возьму. Новичок нам нужен, так, Славик?
– Угу. Парень крутой.
– Поглядим,– буркнул Кошатник.
– Глядеть буду я! – зло отрезал Николай.– А ты – выполнять. Не нравится – свободен!
– Это еще поглядим, кто свободен,– отвернувшись, пробубнил себе под нос Кошатник.
– Что-то сказал? – осведомился Николай.
– Ничего.
Кошатник все же его побаивался. И не зря.
– Следующая встреча – в четверг. В восемь вечера. Здесь. Кошатник – на тебе свечки и живность. Славик – все остальное, кроме железа. Все. Разбежались.
Три сатаниста дружно встали и двинулись в разные стороны. Кошатник все время оглядывался. Напрасно. Как раз за ним-то никто не следил.
Глава двадцать вторая
Звонок застал Онищенко в дверях.
– Да! – гаркнул он в трубку.
– Павел Ефимович, это Караскина,– зачастил дребезжащий голосок.
– Какая Караскина? – озадачился опер.
– Которой вы поручили за Плятковскими следить.
– А… – Онищенко тут же добавил в голос елея.– Глафира Захаровна! Простите, что сразу не узнал. Забот столько, знаете…
– Он пришел, охламон этот! – перебила его старуха.
– Сами видели? – Онищенко замахал в окно водителю патрульной машины: погоди, мол, минутку!
– Сама не видела, но музыка орет. Приезжайте быстрее и арестовывайте!
– Еду! – рявкнул Онищенко.
Через десять минут он уже сидел в квартире бдительной бабки.
Музыка, точно, гремела. Вероятно, те самые блэк-металлисты с плаката Куролестовой-младшей. Ощущение было такое, словно динамики выставлены в окна.
Бабкина моська, забившись под стол, жалобно подвывала. Онищенко ее понимал.
– Что же вы его не арестовываете? – допытывалась бабка.
– Нельзя, Глафира Захаровна,– наставительно пояснял Онищенко.– Я же говорил: преступная группировка. Надо остальных выследить.
– А за преступную группировку срок больше? – загорелась пенсионерка.
– Намного!
– О, это хорошо,– вздохнула «добрая» старушка.– Когда его выпустят, я, слава Богу, уже помру.
Онищенко позвонил Логутенкову:
– Генадьич, там стажер твой недалеко?
– Мой стажер мне самому нужен! – ворчливо ответил следователь.
– Генадьич! Я Плятковского засек! Мне колеса нужны!
– Ладно,– смягчился Логутенков.– Ты где?
– В квартире напротив. Пусть подкатывает к подъезду и ждет, наверх не поднимается.
Музыка грохотала и выла еще минут двадцать. Онищенко тем временем пил чай с блинчиками, а пенсионерка делилась с ним взглядами на воспитание молодежи. Онищенко благодушно кивал, пропуская монолог мимо ушей. Стаж «пропускания» у него был большой: девять лет общения с тещей.
Музыка смолкла. Онищенко докушал блинчик, поблагодарил и направился к двери. Отследил в глазок, как Плятковский покинул квартиру, досчитал до десяти и двинулся за ним.