Абсолютные неприятности
Шрифт:
— А откуда знаешь Тшанча-то? — кто-то спрашивает, робко так.
— Тебе скажи, — говорю, — рептильная морда! А ну как ты шпион? Ну ладно, шучу. Так и быть. Случайно. Меня завербовали. Ваш Тшанч кадры нюхом чует. Я такое видал — вы б в собственные уши позаворачивались со страху. Что мне оборотни какие-то — фу!
Наглость — второе счастье, если только не первое. Кто-то мелкий уже пищит под ухом:
— Так ты, как я понял, кушать хочешь?
— Времени, — говорю, — не было пожрать. Только что сверху. Что было: рассказать —
— Сейчас, — говорят. И завозились в темноте.
Я же помню — они вполне съедобные штуки едят, даже вкусные. Воспользуюсь случаем, думаю. Ну и суют в руки какую-то миску или тарелку, а пахнет от неё будто орехами. Пошарил рукой — точно, орехи, с полпальца длиной каждый. Попробовал один — есть вполне можно, солёный такой.
— Класс, — говорю. — Будем представлять к наградам — вам зачтётся.
И меня кто-то обнимает холодной лапищей за шею — мир, дружба, жвачка. Терплю. Этикет есть этикет. А в самое ухо редко и холодно дышат и говорят:
— Надо же! Совсем на дикого не похож! В доску свой!
— А то, — говорю. — Будь спок, старина.
Тогда меня хватают за пояс и тянут вниз. И мне приходится сесть на что-то мягкое. И я сижу, хрупаю эти орехи и веду светскую беседу аса контрразведки: вру, хвастаюсь и надуваю щёки. А гады развесили уши по всему помещению — вешай хоть какую лапшу, уже всему верят. И тогда я спрашиваю между прочим:
— Тшанч как-то обмолвился о каком-то обалденном источнике энергии… Я тогда-то не стал уточнять — времени не было — но сейчас вспомнил, и интересно… Вы не в курсе?
Мнутся и гнутся.
— Вообще-то, — говорят, — мы не такие большие персоны, как Тшанч. Насчёт всяких новых идей нас не слишком просвещают…
— Я, — говорю, — слыхал, что уже не чересчур новая, в том-то и дело. Про сверхсекретные разработки я бы и спрашивать не стал.
— Ну, — мямлят, — трудно сказать, что он имел в виду из старого… Может гравигенератор или…
— Пирит, — подсказываю. — А?
— Не наше слово, — говорят. — Может вещь и есть, да зовётся иначе…
— Да ну вас, — ворчу. — Не знаете ни чёрта, только пальцы гнёте.
Они смутились и позатыкались, а я думаю: слишком хорошо — это тоже плохо. Наелся, сунул горсть орехов в карман про запас — неплохая, между прочим, еда, чувствуется много калорий и места мало занимает. Потом нашёл ощупью флягу с водой, напился и задремал. И гады расползлись по своим углам, чтобы не мешать.
Я ещё подумал, что здорово их построил — душа радуется.
Проснулся — скандалище!
В зале с мониторами так орут, что эхо поигрывает — в операторской слышно. Я потихоньку встал, подобрался к двери и приоткрыл чуток — чтобы слова разобрать.
По голосу узнал: Тшанч разоряется.
— Это, — трещит, — не пограничная полоса, а отхожая дыра в гладком месте! Почему, хотел бы я знать, никто ни за что не отвечает?!
Кто-то незнакомый урчит виновато:
— Так ведь это учёный был… Особые полномочия… Что ж я мог сделать-то?
Тшанч опять свои карандаши ломает со злости:
— Уважаемый Шфепп, — говорит, ядовитый, как мышьяк, — вы кого-нибудь посылали за этой самкой? И почему именно за этой?
В ответ — тихий такой голосок — как у вши:
— Не представляет научного интереса. Никого не посылал.
Тот, виноватый, похоже, охранник, бурчит, как в животе:
— А номер-то вашего сектора, Шфепп! И пропуск ваш с вашей подписью!
И Шфепп снова шелестит еле-еле:
— Ну как же, позвольте? Я ж никого не посылал. Я ж уже объяснил — не представляет…
А Тшанч совсем вышел из себя. Тут уже не карандаш — целое бревно ломается:
— Варвары! — трещит с привизгом. — Украли ценную особь! Как раз вовремя! Ведь сожрали небось?! Ну точно, сожрали! Вам что, паёк не выдают, учёные?! Хуже уголовников, честное слово…
Но я не Тшанч, слава богу. Я смекнул кое-что. Только поверить боюсь. Но мне интуиция подсказывает, шестое чувство — аж дух захватило. Ну думаю, настал психологический момент для появления меня.
Захожу в зал. Свет убрали, только от мониторов цветной сумрак стоит. И в этом сумраке тени снуют, суетятся, грабками машут — проблемы у гадов.
— Тшанч, — говорю, негромко так, спокойно, — что случилось, а?
И все разом заткнулись и замерли — как по команде.
Тшанч говорит:
— Рекомендую, господа, тот самый теплокровный, о котором я рассказывал.
— Это да, — говорю. — Но случилось-то что?
Трёт верхними ладошками нижние.
— Да небольшое недоразумение, — говорит. — Тут кто-то из загона по ошибке твою самку забрал. Но она найдётся…
— Ты ж, — говорю, — вроде бы кричал, что её того… съели? Или мне показалось спросонок?
Так трёт, что вот-вот до дыр протрёт. Что-то его хорошо прижало, какие-то левые обстоятельства. Интересненько.
— Да я так, — говорит. Уже без всяких карандашей, без всякого визга — жужжит, как пчёлка. — Я так, понимаешь, для красного словца… Но если что, мы тебе другую самку подберём, какую захочешь, у нас полно, ты не переживай…
Всё правильно. Я так и думал. Но закатить бучу мне сам бог велел. И я как рявкну:
— Как это "не отыщется"?! — они аж присели, поджимают свои лопухи, их-то голосочки против моего слабовато выглядят. — Да ты соображай, что говоришь! Что ж ты из себя специалиста строил по нашей психологии, если не понимаешь ни рожна?! У нас же комфортные условия для размножения, знаешь, как фигово достигаются?! Мне что, объяснять надо, что другая самка не подходит?! У меня узкий спектр приемлемости! Мне, может, из-за вашего бардака будет вообще не размножиться — что ты тогда скажешь?!