Ацтек. Том 1. Гроза надвигается

Дженнингс Гэри

– Ты добр к нам, хотя я вела себя не лучшим образом. Пожалуйста, позволь мне быть нежнее к тебе сейчас.

– Ты дала мне то, что я пришел купить, – был мой ответ. – Я вовсе не пытаюсь купить твою любовь.

– Но я хочу подарить ее, – настаивала Джай Беле.

И она начала оказывать мне внимание способом, который народ Туч считает допустимым только среди своих.

Способ прекрасный, особенно если все действительно делается с любовью... и без свидетелей! К тому же Джай Беле была настолько привлекательна, что ни один мужчина не мог пресытиться ее ласками. Однако к тому времени, когда вернулись девушки, нагруженные съестными припасами – здоровенной ощипанной птицей,

корзиной с овощами и многим другим, – мы уже встали и оделись. Весело щебеча, сестренки принялись разводить огонь, и младшая учтиво попросила мать и меня отобедать с ними.

Джай Беле сказала девушкам, что мы оба поели в гостинице. И добавила, что сейчас она проводит гостя обратно и найдет себе какое-нибудь дело, чтобы заняться им в оставшееся до рассвета время. Женщина пояснила дочкам, что если ляжет, то непременно проспит рассвет. Я пожелал девушкам доброй ночи, и мы оставили их, насколько я понял, наедине с первой приличной трапезой за последние четыре года. Когда мы шли обратно рука в руке по улицам и проулкам, казавшимся мне темнее, чем раньше, я все думал об изголодавшихся девушках, об их овдовевшей и впавшей в отчаяние матери, о жадном кредиторе цогуэ... А потом неожиданно для себя спросил:

– А не продашь ли ты мне свой дом, Джай Беле?

– Что? – Женщина настолько удивилась, что наши руки разъединились. – Эту развалюху? Зачем она тебе?

– Разумеется, чтобы перестроить ее во что-нибудь получше. Если я продолжу заниматься торговлей, то наверняка стану бывать здесь снова и снова, а останавливаться в собственном доме уж всяко лучше, чем на переполненном постоялом дворе.

Моя довольно неуклюжая ложь рассмешила Джай Беле, однако она приняла игру и, сделав вид, будто поверила, спросила:

– А сами-то мы, в таком случае, где будем жить?

– В каком-нибудь более приличном месте. Я готов заплатить за то, чтобы вы могли жить по-человечески. И чтобы ни тебе, ни дочкам не пришлось торговать собой.

– Да ты хоть представляешь, во что это тебе обойдется?

– Думаю, да. И вот что, давай уладим это дело прямо сейчас. Вот и гостиница. Пожалуйста, зажги свет в той комнате, где мы обедали. И принеси письменные принадлежности – бумага и мел подойдут. Да, кстати, а где спальня этого жирного евнуха? Да не дрожи ты так, я не спятил. Во всяком случае, не больше, чем обычно.

Неуверенно улыбнувшись, она пошла выполнять мое поручение, а я сам тем временем, прихватив лампу, заявился прямиком в спальню трактирщика и разбудил его, как следует пнув по жирному заду.

– Вставай и пойдем со мной, – заявил я, когда Вайай вскочил, брызжа слюной от ярости и ничего не соображая спросонья. – Дело есть.

– Что за дела посреди ночи? Ты пьян. Уходи!

Мне пришлось основательно его встряхнуть и объяснить, что я трезв, как никогда, после чего трактирщик, которого я подталкивал в спину, натягивая на ходу накидку, поплелся-таки в комнату, где Джай Беле уже зажгла для нас свет. Когда я полувтолкнул, полувтащил жирного коротышку в помещение, женщина бочком попыталась ускользнуть, но я ее задержал.

– Нет, останься. Это касается нас троих. Толстяк, принеси-ка все бумаги, относящиеся к праву владения этим постоялым двором и долгу, который оставил прежний хозяин. Я намерен выкупить залог.

Оба уставились на меня почти одинаково изумленно, но Вайай опомнился первым и, еще пуще брызжа слюной, заорал:

– И ради этого ты поднял меня с постели посреди ночи? Хочешь купить мою гостиницу, самонадеянный щенок? Иди лучше, проспись. Я не собираюсь ее продавать.

– Продавать или не продавать можно собственность, а заведение пока не твое.

Ты всего лишь держатель залога. Получишь долг с процентами, и все твои права на этом кончатся. А ну пошевеливайся!

По правде сказать, я использовал преимущество внезапности и взял трактирщика нахрапом, пока он спросонья еще не очухался. Но к тому времени, когда мы занялись колонками точек и флажков, обозначавших цифры, к хозяину уже вернулись хватка и хитрость, отличавшие этого человека в бытность его и жрецом, и менялой.

Мои господа, я не стану утомлять вас подробностями наших переговоров. Напомню лишь, что навык работы с цифрами я имел и в ведении счетов разбирался.

Выяснилось, что покойный путешественник и вправду взял в долг, как товарами, так и наличностью, солидную сумму, однако выкуп залога не потребовал бы чрезмерных расходов, когда бы ростовщик не использовал хитроумный способ начисления процентов на проценты. Всех цифр, какие там фигурировали, я не помню, а потому изложу вам дело в упрощенном виде. Предположим, если я одолжу кому-то сотню бобов какао на месяц с условием уплатить по истечении этого срока сто десять бобов, то за два месяца он вернет мне уже сто двадцать бобов, за три – сто тридцать, и так далее... А вот Вайай придумал гораздо хитрее: проценты за следующий месяц он начислял исходя не из основной суммы долга, а с учетом процентов за предыдущий. В результате, например, к концу второго месяца ему были должны уже не сто двадцать, а сто двадцать один боб. Эта разница могла бы показаться пустяковой, но она увеличивается с каждым месяцем, так что за длительный срок сумма получилась существенная.

Я потребовал сделать перерасчет с самого начала, с того момента, когда Вайай дал кредит под залог гостиницы.

– Аййа! – заверещал он, наверное, так же громко, как когда в бытность свою жрецом очнулся после навеянного грибами дурмана и понял, что натворил.

Но когда я предложил передать это дело на рассмотрение бишосу Теуантепека, он стиснул зубы и произвел полный перерасчет, причем под моим пристальным наблюдением. Было много других деталей, которые можно было оспорить, такие как расходы на содержание гостиницы и прибыль, полученную хитрецом за те четыре года, пока он ею управлял. Но наконец, когда уже наступило утро, мы пришли к соглашению относительно общей суммы, которая причиталась Вайайю, и я согласился выплатить ее в виде золотой пыли, обрезков меди и бобов какао. Но перед этим я сказал:

– Ты упустил одну маленькую деталь. Я должен тебе за размещение своего каравана.

– Ах, да! – оживился жирный старый мошенник. – Как благородно с твоей стороны, что ты сам об этом напомнил.

И прибавил к сумме выкупа плату за постой.

– И еще одна мелочь, – добавил я, сделав вид, будто только что вспомнил.

– Да?

Его рука с мелом замерла.

– Вычти жалованье, причитающееся женщине по имени Джай Беле за четыре года.

– Что?

Оба воззрились на меня: он – в изумлении, она – в восхищении.

– Жалованье захотела? – глумливо произнес толстяк. – Эта женщина была отдана мне как тлакотли...

– Если бы твои подсчеты были верны, ей не пришлось бы становиться рабыней. Подумай сам: не обмани ты бишосу, он присудил бы тебе разве что долю в этом постоялом дворе. А ты, мошенник, не только обманом завладел чужой собственностью, но и поработил свободную женщину. Это преступление.

– Хорошо, хорошо. Дай-ка я сосчитаю. Два боба какао в день...

– Это жалованье рабыни. А ты пользовался услугами бывшей владелицы этой гостиницы. Безусловно, она имеет право на жалованье свободной женщины, которое составит... двадцать бобов в день.