Ада Даллас
Шрифт:
– Но это приятная работа, – с энтузиазмом откликнулась миссис Хадсон.
Мы еще поговорили. Я не уходил. "Пересижу", – решил я.
Первой поднялась миссис Хадсон.
– О, я опаздываю! – воскликнула она. – В два пятнадцать я должна быть в парикмахерской, а сейчас уже два. Придется бежать, извините меня.
Она ушла. И тут Ада сказала:
– Я тоже должна идти. У меня встреча. – Должны? – спросил я.
– Да. – Она пристально взглянула на меня, но чуть улыбнулась. – Должна. Спасибо за кофе, полковник. – В ее голосе опять послышалось равнодушие. Загорелся красный
Но я с самого начала знал, что победа будет нелегкой. Да я и не хотел, чтобы было легко. Но, господи, еще больше я не хотел, чтобы дело это не двигалось с места. Пусть чуть-чуть, но вперед. А у меня ничего не получалось.
Удача во многом зависит от тебя самого. Нет, не обязательно поставить себе целью ее тотчас добиться. Надо лишь привести в движение определенные силы, и тогда события, по всей вероятности, начнут работать на тебя. По всей вероятности. Бьешь кием по шару, он начинает прыгать, задевает другой шар, и тот, глядишь, оказывается в лузе. Вот и в футболе так же. Гоняют, гоняют мяч, и вдруг удар, и мяч в воротах. Или ведешь заградительный огонь, не имея и понятия о расположении противника, и, тем не менее, выведешь из строя несколько вражеских огневых точек. Вот и в жизни удача приходит, когда ее не ждешь. Я верю, что все, и хорошее и плохое, во многом зависит от себя.
Во многом, но не целиком. Ни в коем случае. Существует какая-то граница, но где она проходит, никто не может сообразить. Существует, и все.
Итак, я должен продолжать. Не обязательно выдумывать что-то необыкновенное, просто надо действовать по-другому. Но шли дни и недели, а я все не мог ничего придумать.
ТОММИ ДАЛЛАС
Спустя неделю после окончания сессии от нее не осталось и следа, и жизнь в Капитолии замерла. Все мои обязанности состояли в приходе на службу в девять, пожимании рук тех, кого Сильвестр вводил ко мне здороваться, исполнении тех песен, которые он советовал мне петь, и в возвращении в четыре тридцать домой, где я иногда встречал Аду.
Однажды вечером я сидел в гостиной и слушал разговор Ады по телефону. Она смеялась тем высоким, взлетающим вверх и там обрывающимся смехом, каким обычно смеется женщина в разговоре с другой женщиной.
– Да, – говорила она. – А что я могла сделать? Что еще я могла сделать?
Она была в платье из серебристого шелка. Руки ее были обнажены и ослепительно белели на фоне платья, длинные золотистые волосы распущены по плечам, и выглядела она на миллион долларов.
И не меньше она, вероятно, тратила на себя. И на свои туалеты. Господи, сколько она потратила на свои туалеты! Как вспомню эти счета и чеки! Этих денег мне хватило бы на виски на весь остаток жизни или по крайней мере на ближайшие два года.
Она опять рассмеялась.
– До свидания, дорогая, – сказала она и подошла ко мне, все еще улыбаясь, с румянцем на лице.
– Идешь куда-нибудь, куколка? – спросил я.
Улыбка изменилась, стала какой-то манерной, усталой, но тем не менее дружелюбной.
– На чай, – ответила она. – В "Розали".
– Ты чудесно выглядишь. Все будут тебе завидовать.
Продолжая улыбаться, она явно думала
– Ты настоящая королева, малышка. Ты моя королева.
Она похлопала меня по плечу.
– Мне пора. Не перетруди себя, милый.
Что она хотела, черт побери, этим сказать? Неужели она узнала обо мне и той брюнетке из управления общественных работ?
Если узнала, дела мои совсем плохи. Мы уж бог знает сколько времени не были близки, а я все не терял надежды на ее благосклонность.
Глядя ей вслед, на ее переливающееся серебром платье, я думал: "Все равно она лучше всех. Я готов на адовы муки, только бы быть с ней. Не моя вина, что я связался с этой брюнеткой".
Она создавала вокруг себя напряженную атмосферу, и я не понимал почему. Отчасти это было вызвано тем, что она все еще не могла забыть случившегося с Марианн Ленуар. А вторая причина гнездилась в чем-то еще, но в чем, я не знал.
В другой раз, когда я вернулся домой, ее не было, и я вспомнил, что она приглашена на бридж. Вечером, когда за окном уже совсем стемнело и похолодало, потому что пошел дождь – он мягко стучал по стеклу, предвещая, что будет идти всю ночь, – я услышал, как хлопнула большая парадная дверь, а потом ее шаги по покрытому ковром полу. Даже пушистый ковер не заглушал ее шагов – будто дьявол идет за твоей душой. Она вошла в комнату. Ее бледно-лиловое платье было все забрызгано дождем, капли мерцали даже на волосах и лице. Губы ее были крепко сжаты, она выглядела расстроенной.
– Попала под дождь, дорогуша?
Она кивнула, взглянув на меня, но тотчас же отвела глаза.
– Да, по дороге от гаража.
Что ее мучило? Я думал, что теперь-то она будет довольна. Оказывается, нет. Напряжение росло и росло. Брюнетка была тут ни при чем. Наплевать ей на брюнетку, если она и знает. Дело в чем-то еще.
– Хорошо было? – предпринял я еще одну попытку.
– Неплохо.
Голос ее звучал равнодушно.
– Что случилось, дорогуша? Устала немножко?
– Устала? – Полное безразличие. – Нет. Не устала.
Я встал, прошел по комнате и вернулся с двумя стаканами. Она взяла один, кивнула в знак благодарности и отпила немного. Потом отпила еще, и по ее лицу я понял, что она вот-вот заговорит. Не со мной, потому что я – это я, а просто потому, что ей нужно было высказаться, а я рядом. Глядя поверх стакана куда-то вдаль, она сказала:
– Это не в счет. Совсем не в счет.
– О чем ты говоришь?
– Здесь все в порядке, потому что это Батон-Руж, а не Новый Орлеан. Вот и не в счет.
– Черт побери, малышка, но это же столица Луизианы. Что же тут не в счет?
– Ты сам знаешь что.
Я посмотрел на нее, на стиснутые губы, на серые, глубоко посаженные глаза с их напряженным взглядом.
– Поезжай тогда в Новый Орлеан. Отправляйся туда и заставь их считаться с тобой.
Она ничего не сказала.
– Ты же можешь это сделать. Ведь ты жена губернатора.
– Да. – Взгляд ее изменился, губы раскрылись. – Да, могу. – Как будто она только что это поняла. – Наверное, могу.
– Устроить? Конечно, это можно устроить, – сказал Сильвестр.