Ада, или Радости страсти. Семейная хроника
Шрифт:
Витри датировал посещение Терезой Америки 1940-м годом, однако 1940-м по террианскому календарю, а по нашему – примерно 1890-м. Такая уловка позволила ему не без удовольствия окунуться в моды и манеры нашего прошлого (помнишь, на лошадях появлялись шляпы – да, да, шляпы, – когда на Манхаттан обрушивалась жара?) и создать впечатление, столь любезное научно-фантастической литературе, будто «капсулистка» пропутешествовала во времени вспять. Философы задавали, разумеется, всякие въедливые вопросы, но падкие до обманчивых вымыслов зрители не обращали на них внимания.
В противоположность безоблачной Демонианской истории двадцатого века с англо-американской коалицией, правившей одним полушарием, и Татарией, которая, укрывшись за «золотым занавесом», неведомо как управлялась с другим, – вырезную картинку террианских автономий тасовала череда революций и войн. В выстроенном Витри –
note 325
Ба-бах (фр.).
В 1905-м мощно всколыхнулась Норвегия и ударом длинного спинного плавника отсекла от себя тяжеловесную великаншу Швецию, между тем, повинуясь подобной же тяге к разобщению, французский парламент в скоротечном порыве vive emotion [326] проголосовал за развод церкви и государства. Затем в 1911-м норвежские войска под началом Амундсена достигли Южного полюса, и одновременно итальянцы вторглись в Турцию. В 1914-м немцы захватили Бельгию, а американцы – Панаму. В 1918-м последние вместе с французами разбили Германию, пока она деловито разбивала Россию (которая несколько раньше разбила собственных татар). В Норвегии имелась Зигрид Митчел, в Америке – Маргарет Ундсет, во Франции – Сидони Колетт. В 1926-м еще одна фотогеничная война завершилась капитуляцией Абдель-Крыма, а Золотая Орда опять покорила Русь. В 1933-м в Германии пришел к власти Атаульф Гиндлер (известный также под именем Гиблер – от слова «гибель») и уже разгорался конфликт куда более грандиозный, нежели в 1914-18, когда Витри исчерпал старые документальные ленты и Тереза, роль которой играла его жена, покинула Терру в космической капсуле, успев напоследок провести несколько репортажей с состоявшихся в Берлине Олимпийских игр (основную долю медалей получили норвежцы, хотя американцы выиграли фехтовальный турнир, что было выдающимся достижением, и со счетом три-один разбили немцев в финальном футбольном матче).
note 326
Пылких чувств (фр.).
Ван и Ада смотрели фильм девять раз на семи различных языках и в конце концов купили копию, чтобы смотреть его дома. Исторический фон картины показался им притянутым за уши, они даже подумывали привлечь Витри к судебной ответственности – не за покражу самой идеи ПСТ, но за искажение подробностей террианской политической жизни, с таким трудом и искусством добытых Ваном в экстрасенсорных источниках и в сновидениях безумцев. Однако прошло пятьдесят лет, повесть Вана не была защищена авторским правом, да и доказательств того, что «Вольтиманд» это он, у Вана не имелось. Газетчики все же докопались до его авторства, и Ван, сделав широкий жест, разрешил повторную публикацию.
Необычайный успех фильма объяснялся тремя обстоятельствами. Один из существенных факторов состоял, конечно, в том, что официальная религия, с неодобрением взиравшая на увлечение Террой, распространенное среди жадных до сенсаций сектантов, пыталась фильм запретить. Второй центр притяжения образовал небольшой эпизод, не вырезанный лукавым Витри: в ретроспективной сцене, посвященной давней французской революции, невезучий статист, игравший подручного палача, так неуклюже заталкивал в гильотину артиста Стеллера, исполнявшего роль артачливого короля, что сам остался без головы. И наконец, третья причина, гораздо более человечная, состояла в том, что исполнительница главной роли, пленительная норвежка Гедда Витри, основательно раззудив зрителей узкими юбочками и соблазнительными отрепьями, в которых она появлялась в экзистенциальных эпизодах, выходила на Антитерре из капсулы в чем мать родила – естественно, совсем крошечной миллиметр доводящей до одури женственности, танцующей «в магическом кругу микроскопа» подобием похотливой феи, иные позы которой кололи глаз, черт меня подери! посверком припудренного золотом лобкового пуха!
Во всех сувенирных лавках от Агонии в Патагонии до Мошонкамо на Ла Бра д'Оре появились малютки-куколки ПСТ и брелоки ПСТ из коралла со слоновой костью. Во множестве нарождались клубы ПСТ, ПСТ-потаскушки, жеманно семеня, выносили мини-меню из отзывающих космическим кораблем придорожных закусочных. Груда писем, за несколько лет мировой славы скопившихся на столе Вана, позволяла заключить, что тысячи в той или иной мере неуравновешенных людей уверовали (поразительное следствие визуального воздействия фильма Витри-Вина) в тайное, скрываемое правительствами тождество Терры и Антитерры. Реальность Демонии вырождалась в пустую иллюзию. И то сказать, мы ведь тоже испытали все это. Действительно же существовали на свете политики, которых именовали в забытых комиксах Старой Шляпой и Дядюшкой Джо. Тропические страны приводили на ум не только девственно дикую природу, но и голод, смерти, невежество, шаманов и агентов далекого Атомска. Наш мир и в самом деле был миром середины двадцатого века. Терра вынесла дыбу и кол, бандитов и бестий, которых Германия неизменно рождает, берясь воплощать свои мечты о величии, вынесла и оправилась. Наши же русские пахари и поэты вовсе не перебрались столетья назад в Эстотию и на Скудные Земли, – но гибли и гибнут вот в эту минуту по рабским лагерям Татарии. Даже правителем Франции был никакой не Чарли Чус, учтивый племянник лорда Голя, а раздражительный французский генерал.
6
Нирвана, Невада, Ваниада. А скажи, моя Ада, не добавить ли мне, что лишь при последней нашей встрече с бедной бутафорской мамочкой, вскоре после моего предвкусительного, – то бишь предвестительного – сна насчет «Можете, сударь», она прибегла к mon petit nom [327] Ваня, Ванюша – ни разу прежде – и так странно, так нежно это звучало... (голос стихает, звенят батареи).
– Бедная бутафорская мамочка, – (смеется). – У ангелов тоже есть веники, чтобы выметать из наших душ мерзкие образы. Моя черная нянька носила швейцарские кружева со всякими белыми рюшечками.
note 327
Моему уменьшительному имени (фр.).
Внезапно по дождевой трубе с громом проносится глыба льда: разбилось сердце сталактита.
Их общая память хранила свидетельства порой воскресавшего отроческого интереса к странной идее смерти. Есть один диалог, который славно было бы вновь разыграть в волнующихся зеленых декорациях наших Ардисовских сцен. Разговор о «двойном ручательстве» вечности. Только начни чуть раньше.
– Я знаю, что в Нирване есть Ван. И я пребуду с ним в глубинах «of my Hades», моего ада, – сказала Ада.
– Верно-верно, – (необходимые сценические эффекты: птичий щебет, слабо кивающие ветви и то, что ты называла «сгустками золота»).
– Поскольку мы с тобой сразу и любовники, и брат с сестрой, воскликнула Ада, – шансы не потеряться на Терре, встретиться в вечности для нас удваиваются. Четыре пары глаз в раю!
– Точно-точно, – сказал Ван.
Да, примерно так. Одно серьезное затруднение. Странное, переливчатое, будто мираж, мерцание, исполняющее здесь роль смерти, не должно появиться в хронике слишком рано, но все же необходимо, чтобы оно сквозило и в самых первых любовных сценах. Дело нелегкое, однако не скажу – непосильное (мне все по силам, я способен сплясать на моих фантастических руках хоть танго, хоть чечетку). А кстати, кто умирает первым?
Ада. Ван. Ада. Ваниада. Никто. Каждый надеялся уйти первым, косвенно предоставив другому возможность пожить подольше, и каждый желал уйти последним, чтобы избавить другого от горестей или хлопот вдовства. Ты, например, мог бы жениться на Фиалочке.
– Благодарствуйте. J'ai tate de deux tribades dans ma vie, ca suffit. Милейший Эмиль говорит: «terme qu'on evite d'employer». Весьма разумно!
– Не на Фиалочке, так на здешней гогеновской деве. Хоть на Иоланде Кикшоу.
А зачем? Хороший вопрос. Ну, ладно. Эту часть отдавать Виолете на машинку не стоит. Боюсь, мы заденем за живое a lot of people [328] (ажурный американский ритм). Э, брось, искусством никого обидеть нельзя. Еще как можно!
note 328
Кучу людей (англ.).