Адам и Ева
Шрифт:
Муна была египтянкой с внешностью Нефертити. Крупные чувственные губы, обладающие магией сверхъестественной красоты, выразительные темные глаза, совершенная мягкая пластика изумительных форм – все это на тонко чувствующего Олега произвело ошеломляющее впечатление. Когда Муна, руками обнимая за шею, снизу внимательно и нежно взглянула в синие глаза русского учителя, сознанием забывший обо всем на свете Олег умчался в эпоху древнего царства, в легендарные времена строительства великих пирамид Гизы.
Олег был щедро одарен природой. А немногие яркие таланты подобны медведям и показываются на глаза друг другу не чаще
Олег на Муну произвел впечатление спустившегося с небес пропитанного запахами печного дыма и свежестью трескучих морозов северного божества, созданного природой из замерзшего ствола исполинской лиственницы, в который однажды вдохнули новую жизнь.
Будучи умным человеком, Олег больше слушал, чем говорил, подбрасывая собеседникам наводящие вопросы. Внешне Олег был похож на воплотившегося в человека лесного духа, с рассветом раздвигающего ветви деревьев и пристально рассматривающего разгоняемый стихийной цифровизацией до безумных скоростей, утрачивающий здравый рассудок мир.
Смуглая Муна и белокожий Олег, взявшись за руки, составили на удивление гармоничную пару, подобную дню и ночи, солнцу и луне.
Проведя сутки в железнодорожном вагоне, Муна и Олег оказались на северном берегу подобного морю озера Виктория, на границе Кении и Уганды, недалеко от городка Мьянзи, среди девственной природы, на полуострове, глубоко вдающемся в голубые воды истока Нила.
Школа собирала детей окрестных деревень. Среди детей народов банту и масаи за партами сидели дети европейцев, китайцев, индусов, арабов. Их родители работали в компаниях, выкачивающих из Африки ее богатства, от ценных пород деревьев до алмазов и редкоземельных металлов.
Начав первый урок математики, Олег спросил, есть ли в классе отличники. Три девочки и один мальчик из двадцати подняли руки. Трое отстающих оказались сидящими на последних партах.
Начали со сложения дробей. Мелом на доске Олег отобразил латинскими буквами этот нехитрый процесс и спросил, есть ли желающие выйти к доске решить задачи. Пятеро отличников друг за другом, настороженно посматривая на Олега, сложили, вычли, умножили и разделили дроби.
Олег невольно обратил внимание на особый свет во взглядах ловящих на лету смыслы детей. Этот свет разума обладал неотразимым обаянием. Возраст детей был одиннадцать-двенадцать лет. Начало переходного периода, самая сложная пора процесса взросления.
Отстающие решительно отказывались выходить к доске. Тогда Олег стал приглашать к доске молчаливое большинство. Из их числа одна девочка до урока объявила о том, что у нее ушиблен палец и доктор ей запретил писать. Ее соседка весь урок карандашом на клочке бумаги рисовала и на все вопросы с ангельской улыбкой отрицательно качала головой. В центре класса сидела девочка, активно общавшаяся с соседкой мимикой и жестами и по временам внимательно смотревшая на Олега. В определенный момент ее глаза встретились с глазами учителя, и цель была достигнута. На нее обратили внимание. Девочка, блаженно улыбаясь, замолчала, растворившись среди одноклассников.
Большинство решали задачи с натугой, и Олег ощутил пятикратно возросший расход собственной энергии на толкование многократно повторенных правил. Скоро процесс свелся к тому, что Олег писал на доске правило, а пятеро отличников с удовольствием на доске решали предложенные им задачи. Половина класса записывала ход решений. Половина безмятежно предавалась разнообразным утехам.
Обстоятельства вынудили Олега открыть для себя давно забытое. И все великолепье королевы наук, математики, представилось его зрелому сознанию пленительной сказкой. Математика не терпит лжи, но люди, манипулируя цифрами, умудряются с их помощью лукавить. Однако сама математика прекрасна, как кристалл горного хрусталя, и истинный ценитель пресытиться ею не может, черпая в ней и удовлетворение и вдохновение.
Математика – ревнивая муза. Заниматься ею надо постоянно, иначе густой туман забвения скрывает и самое очевидное. А для постоянных занятий математику надо полюбить. А полюбив ее, Олег пережил вторую юность. Математика же ответила Олегу взаимностью, представляя ранее казавшееся весьма сложным простой очевидностью, немногим сложнее операций с дробями.
Очень скоро Олег глубоко погрузился в область теории вероятностей и математической статистики. Это было похоже на возвращение в родную гавань, к до слез любимым берегам.
Задача расчета вероятности рождения нового вида Homo возникла в сознании Олега словно ниоткуда, сама собой. Постановка и изящество решения увлекли исследователя настолько, что весь мир для него на некоторое время утратил смысл. Но было одно исключение, Муна. Она следовала за Олегом безмолвной тенью всюду, собственной магией защищая синеглазого северянина от немирных духов таинственной Африки.
Любовь Муны представлялась совершенным жертвенным даром сверхъестественной красоты и силы. Устоять Олег не мог и, погрузившись в мир египетской женственности, предал себя ее власти всецело.
Ночами Муна, не выпуская из объятий, согревала Олега собственным трепетным телом. Так кошки греют до блеска вылизанных котят, густым мехом и нежными лапами скрывая их от утренней свежести.
Глава 17
Дорога от Мекки до Эр-Рияда – это семьсот километров желтых барханов, среди которых иногда выступали одногорбые верблюды с облаченными в белое невозмутимыми смуглыми арабами на спинах и палящее солнце, не ведающее пощады.
С глухим ревом поднявшись в растопленные зноем небеса, огромный самолет с иероглифами на борту взял курс на японский остров Хоккайдо, в страну айнов, следуя по пути некогда прошедших Евразию от Леванта до берегов Тихого океана представителей вида Homo Sapiens.
Из Эр-Рияда в Германию отправили контейнер с образцами ДНК современных обитателей Ближнего Востока.
Проснувшись, Изабель, подняв руки, потянулась в кресле с грацией леопарда и, глотнув воды, произнесла:
– Хотела бы я оказаться среди снегов Савойи, на перевале Малый Сен-Бернар, среди лыж и санок, в деревушке Се.
– И намазав разломленный теплый багет клубничным джемом, – Мелиса мечтательно улыбалась, – утопая в шезлонге на широкой веранде деревянного шале, любоваться ослепительной вершиной заснеженного Монблана.
Конец ознакомительного фрагмента.