Адам - значит человек! За шаг до Победы
Шрифт:
– Сиз эрдайым адам болуы керек!
В доме стало тихо.
– Чего? Что ты там про Адама сказал? При чем тут Адам?
– Адам, по-казахски - человек!
– пояснил Бейсенгали.
– Всегда надо быть человеком, всегда! Зачем звереть?
– Да, сержант, - согласился взводный.
– Звереть нельзя. Тогда ничем мы от фашистов отличаться не станем.
– Эт-то точно...
– вздохнул кто-то. И все согласно кивнули.
– А дети... дети это будущее. Нельзя убивать будущее.
Не сразу, но все
– Не прощу...
– Тащ лейтенант, наши возвращаются, - доложил боец, следящий за тылами.
В здание буквально ввалились бойцы с ящиками. Иванов тяжело дыша, обвел бойцов ошалело-радостными глазами.
– Мужики....
– прохрипел он и прокашлялся.
– Мужики! Только что в штабе узнал - наши Рейхстаг взяли!
Все переглянулись.
– Уррра-а-а!
– крик загремел и растекся по всему дому. На улице заполошно застучали пулеметы, затем к ним присоединились автоматные очереди.
– А-а-а, - оскалился Карпов, - всполошилась, сволочь фашисткая! Чует конец...
Бойцы у окон открыли ответный огонь.
– Эй, фрицы!
– весело закричал Карпов.
– Конец ваш близок. За все ответите, сволочи!
– Малявин, где ты там?
– позвал взводный.
– Здесь я, тащ лейтенант.
– Крикни немцам чтоб сдавались. И про рейхстаг скажи обязательно.
– Есть сказать!
Малявин подполз к проему и закричал:
– Deutsch Soldaten! Der Reichstag wurde von sowjetischen Truppen "ubernommen. "Ubergeben Widerstand ist vergeblich! All garantieren leben!*
Затихшая на несколько секунд стрельба возобновилась с особой яростью.
– Упертые, сволочи... эсесовцы сраные!
– процедил Малявин.
– Эти не сдадутся. А еще жизнь им гарантировали сохранить...
– Не, там не эсесовцы, - возразил сержант Ванюшин, - там ополчение вроде, то есть фольксштурм, вперемешку с... э-э-э... вермахтом.
– Не все ли едино?
– Ничего, - усмехнулся взводный, - и этих дожмем, и тех дожмем.
– Товарищ лейтенант, - встрепенулся связист, - Волга-семь на связи!
Взводный взял протянутую трубку.
– Кама-два на связи! Есть! Понял, Волга-семь!
– По местам!
– крикнул лейтенант.
– Ванюшин на корректировку. Через пять минут артиллерия даст пять залпов. После пятого открываем огонь и атакуем.
Весь взвод сконцентрировался у оконных проемов. Взяли на прицел верхние этажи противоположного здания.
Первый снаряд разорвался где-то за зданием, второй разнес чердак ближе к улице. Два последующих взорвались в районе третьего этажа, частично обрушив фасад, при этом из левого крайнего окна, где стоял пулемет, выбило все мешки с песком. Бойцы взвода, матерясь, вжимались в стены. Слишком близко ложились снаряды. Последний снаряд лопнул с небольшим недолетом, окончательно обрушив без того разваленное соседнее
– Огонь!
– крикнул взводный.
Весь взвод открыл ураганный огонь по оконным проемам.
– Еп, куда?! Назад! Цюрюк, мля!
Абулхаиров стрелял по подвальному окну и не сразу понял - кому кричит Карпов. Затем проследив за его взглядом, вздрогнул - прямо посередине улицы, среди свинцовых трасс, рикошетов и выбиваемого пулями щебня брел, спотыкаясь, маленький мальчишка.
Немецкий пулеметчик его пока не видел. Через пару шагов пацан минует обгорелый остов кубельвагена и выйдет прямо под кинжальный пулеметный огонь.
– Стой!
– крикнул кто-то.
– Назад!
– подхватил другой.
– Пропадет пацан, - выдохнул Карпов между очередями.
– Цюцюк! Цюцюк!
– истошно заорал Абулхаиров.
– Ложись!
По обгорелым обломками визжали рикошеты, но мальчишка брел, зажимая голову маленькими ладошками. Еще шаг и...
Сердце сержанта замерло. Вдруг показалось, что по улице идет его сын.
– А-а-а!
– дав короткую очередь, Бейсенгали перемахнул подоконник и бросился к мальчишке.
– Куда?!
– закричали следом.
– Сержант! Назад!
Но сержант не слышал. Подлетев к пацану, он схватил его в охапку, но обратно уже не успеть. Ватник в нескольких местах дернуло, рядом провизжали рикошеты. Абулхаиров упал на брусчатку, закрывая мальчишку собой.
– Нихт шиссен...
– шептал мальчишка, - битте... ихь абэ анст... майн гот, ретте михь... битте... мутти... ви...
– Корыкпа, балакай...
– прошептал сержант и зажмурился, ожидая смертельные удары в спину.
Но ничего не происходило. Сначала пули выбили каменную крошку в трех метрах от Бейсенгали, затем чуть дальше, потом стрельба стала реже, а затем вообще стихла. Нет, на соседних улицах канонада не прекратилась. Наоборот даже усилилась, но тут будто наступило перемирие.
Мальчишка тоже затих, испуганно прижимаясь к Бейсенгали. Сержант открыл глаза. Пулемет молчал. С других окон немцы тоже не стреляли. Не стрелял и его взвод.
Сержант медленно обернулся - в узкой амбразуре окна торчал ствол MG, и ясно виделись в глубине два лица. Пулеметчик со вторым номером внимательно смотрели на Бейсенгали. Обычные лица, бледные, запыленные и очень усталые глаза.
"Почему он не стреляет? Мальчишку увидел?".
Абулхаиров огляделся. Он находился аккурат посредине улицы. Любой выстрел врага и все...
– Журек салт жок коркыныш биледи* - пробормотал Бейсенгали и начал медленно подниматься. Мальчишка сжался на груди, вцепившись в ворот и лямки мешка. Сержант встал, и вновь взглянул на пулеметчика. Тот по-прежнему смотрел на него, а ствол MG направлен точно в грудь.
"Выстрелит, - подумал сержант, - сейчас выстрелит. Надо пацана убрать".