Адаптация
Шрифт:
Я постучал в дверь, затем открыл ее и вошел. Кажется, священник не услышал моего стука. Левой рукой он касался пальцами виска, будто, опустив голову, о чем-то думал.
При желании заговорить со священником в нас тоже часто появляется порог – словно вырастает лишний зуб.
– Извините, можно с вами поговорить?
Если бы он ответил неприязненно или предложил прийти к нему на исповедь, я бы ушел.
Но священник повернул, не поднимая, голову и взглянул на меня с явным интересом – будто увидел во мне что-то отдаленно знакомое.
–
– Может Бог говорить с человеком через Рыбу-шар? – спросил я.
Священник все с тем же вниманием смотрел на меня. Затем попросил разъяснить вопрос подробнее. Я пояснил, что иногда воображаю, будто тропическая Рыба-шар разговаривает со мной, как мне кажется, от лица Бога. Рассказал, как однажды под влиянием снотворного и антидепрессантов видел все это очень явственно.
– А вы сами в это верите? – спросил священник, массируя пальцами висок.
Я пожал плечами.
– Бог все может, – морщась, сказал священник, – бес тоже многое может, но не все. По силе они неравны, Бога в нас все-таки больше. Но вопрос в том, кого мы выбираем. Молится ли за нас кто-нибудь и мы за кого-нибудь. В этом все дело. Кого мы выбираем, молимся ли за кого-нибудь, и молится ли кто-нибудь за нас. Эти три вещи решают все.
– Есть что-то третье между добром и злом? – спросил я.
– Нет. У реки только два берега.
– Я тоже так думаю, – сказал я. – Иногда мне кажется, что я верю… в один из этих двух берегов. В Бога?
– Вряд ли это вера, – мотнул головой священник, морщась от какого-то своего внутреннего дискомфорта. – Вера накрывает, как потоп… А у вас ручеек течет… – говоря, он почти не смотрел на меня. – Скорее всего, вы собираете фантазии, которые могли бы подчеркнуть вашу исключительность. Фантазии, конечно, искренние, они подтягивают к вашей душе много действительно стоящих вещей. Но в сути своей они выдумки. Искреннее – еще не значит верное. Многие убийцы тоже убивают искренне. Это не нравственная честность.
– Что такое нравственная честность?
– Это когда честность не ведет к греху, то есть к безнравственности. Но вы вроде не убийца, не вор… мне кажется. Поэтому будьте до конца честны. Поставьте перед собой главные вопросы, которых все время избегаете, и предельно честно ответьте на них. А на остальные, неглавные, можно и не отвечать. Христос тоже ведь не говорил всей правды.
– Христос? Почему?
– Он хорошо знал, чем все закончится. Даже когда родился, уже знал. Но не говорил ученикам – и они шли за ним. Потому что главное было, чтобы они пошли. А не то, что его распнут. Да, Бог нам не говорит всей правды. Он ведь знает, чем все у каждого из нас закончится – но не говорит. Если бы мы знали, мы бы не действовали, то есть не жили бы.
– А главные вопросы?
– Что – главные?
– Какие это вопросы?
– Да вы сами знаете. Что мы попадем в ад или в рай по делам своим. Что молиться надо и каяться. Что такое хорошо и что плохо.
– Ничего.
– Ну вот видите. И не верите.
– Не верю.
– Что ж, хотя бы уже честно.
– Скажите, а… после смерти может быть так, чтобы человека выключили, как телевизор и наступила темнота.
Священник внимательно посмотрел на меня. Потом усмехнулся.
– Чему вы смеетесь?
– Вы мне напомнили моего сына, который в четырехлетнем возрасте сказал, что хочет познакомиться с девочкой из телевизора. Он так и сказал: «Папа, позови девочку, которая живет в телевизоре». Он был еще маленький и не знал, что люди, которые появляются на экране, не живут в нем, а являются изображениями. Что они не просто так что-то говорят и совершают какие-то поступки в фильме, а их учит этому режиссер, что именно режиссер вместе с киносъемочной группой и создает фильм, который потом снимается и показывается на экране. Я к чему это говорю? Мы похожи на актеров, которые в какой-то момент, играя в фильме, вдруг почему-то забыли, что у нас есть режиссер и что мы живые. Решили, что живем в телевизоре, с выключением которого кончается наша жизнь. А ведь в телевизоре выключается не такая уж важная наша оболочка – изображение. А самое главное – жизнь – она-то остается навсегда. Вот что такое безверие и что такое вера.
– Знаете, а вы очень хорошо все объяснили.
– Я рад, что вы поняли. Как вас зовут? – священник вытащил из кармана платок и стал вытирать лицо.
– Александр.
– А меня Петр. Вам сколько лет?
– Тридцать восемь.
– И мне тридцать восемь. – Качая головой, священник промокнул платком лоб. – У меня голова часто болит. Внутричерепное давление. У вас не болит?
– Бывает иногда.
– Понятно. Мы, Саша, в одном классе могли сидеть.
– Могли. Вы даже на моего одного одноклассника похожи, – сказал я, – Петьку Хромова. Только ведь это не вы.
– Не я. Но мы из одной заначки.
– Как?
– Я иногда думаю, – сказал Петр, – что наше поколение похоже на денежную заначку. Напечатали нас на денежных станках, принесли домой, спрятали в шкаф, чтобы позже на нас какие-то важные покупки сделать. А потом революция капиталистическая случилась, реформы рыночные начались. Вытащили нас из заначки – глядь, а мы-то устарели, деньги другие в ходу.
– Похоже, – кивнул я.
– У каждого свой способ или путь. Я за тебя его не пройду, Саша. Ты если будешь идти по своему пути, то выйдешь. Каждый выходит. Только кто-то один проходит путь во время жизни, а кто-то после смерти. Но проходят все.
Я посмотрел вверх, на небо. Оно оказалось необычайно чистым и голубым для Москвы. На небе были несколько маленьких белых облачков, похожих на пущенные по воде и застывшие от безветрия корабли.
– Петр, – сказал я, – ну а ты… как шел? Потоп накрывал?