Адаптация
Шрифт:
– Слушай, Генка, ты не пьешь там?
– Может, послать все на хрен, а? Ведь на кусок хлеба всегда можно найти. Дом в деревне купить, огород там, куриц завести. А можно и не покупать. Заброшенных домов в России знаешь сколько? Земли еще больше. Но мы же боимся. Мы же не хотим так, на земле. Некомфортно, немодно, ну и вообще… На Западе этим мудакам повезло, что они родились там. Здесь бы они тоже вкалывали и бухали.
– Давно пьешь?
– Нет. Вообще-то нет, все одинаково везде, Саш. Просто мы живем для пользы, а не для души. А как для нее жить? Как? Недавно, неделю всего пью. А ты думал, чего я звоню? Да ладно! С работы выгнали, жена с дочкой остались в невыкупленной у банка квартире, а я тут бухаю в коммуналке у друга. Попью недели две или три, отлежусь под капельницей, вернусь. Буду дальше вкалывать, для пользы хрен знает чьей, как и раньше. Это понятно. Это я сейчас тебе так только говорю, душу помять, она у меня затвердела, душа. Ну, пока. Ушел за водкой, твой Генка Тищик, не забывай!
Не помню, сколько мы еще пролежали с Лизой. Это блаженство – ничего не делать и болеть
Ночью, когда мы засыпали, во мне прыгало внутри сердце, и я сжимал обеими руками простыню, чтобы не улететь.
Постепенно боль уходила из глаз, словно вода просачивалась сквозь камни.
Вскоре я начал читать.
Однажды я открыл ноутбук и прочитал на каком-то сайте вместе с перечнем текущих новостей вот что…
«КТО УПРАВЛЯЕТ БРОУНОВСКИМ ДВИЖЕНИЕМ?»
«Заметки о динамическом хаосе и материалистическом мировоззрении» – статья профессора и доктора физико-математических наук из Новосибирска С.А. Дзюбы.
Читал я целиком, но интуитивно выделяя проникающие в меня похожие на хаос отрывки:
«…Сложившееся в массовом сознании современное мировоззрение основано в основном на научных успехах XVII и последующих веков. Открытые законы природы привели к созданию механистической картины мира, которой свойственны строго определенные причинно-следственные связи и материалистический взгляд на природу вещей. Это мировоззрение еще со времен Лапласа, произнесшего однажды: „В гипотезе о Боге я не нуждаюсь“, – считается внутренне замкнутым и самодостаточным. Особенно глубоко оно укоренилось в СССР по причине многолетнего господства сугубо материалистической идеологии.
«Материя первична, сознание вторично» – такое выражение вошло в плоть и кровь тех, кто учился в то время. В практически неизменном виде это мировоззрение перешло и в массовое сознание постсоветской России.
А между тем развитие науки в XX веке привело к появлению знаний, совместимость которых с механистической картиной мира оказалась под вопросом. Речь идет о явлении так называемого динамического (или детерминированного) хаоса. Этот хаос возникает в случаях, когда небольшая неточность в определении начального состояния системы приводит к непредсказуемым последствиям.
Самый простой пример – так называемый бильярд Синая, в котором один шар движется без трения между квадратными стенками, а посередине этого квадрата помещено круглое препятствие с отражающими стенками. Оказывается, уже через несколько столкновений со стенками движение шара становится хаотичным – координаты шара невозможно рассчитать ни на каком компьютере. Это происходит потому, что любая погрешность в исходных данных (а она есть всегда) с течением времени приводит к экспоненциальному росту ошибки вычислений.
На возможность динамического хаоса указывал еще Анри Пуанкаре в конце XIX века: «Если бы мы точно знали законы природы и положение Вселенной в начальный момент, мы могли бы в точности предсказать положение той же самой Вселенной в последующий момент. Но это не всегда так. Может случиться, что маленькие различия в начальных условиях приведут к очень большому отличию в конечных явлениях. Предсказание становится невозможным…»
«Невозможным, – думал я, закрывая глаза. – Но ведь наша жизнь, человеческая, всегда подчинялась каким-то невидимым точным законам, благодаря которым все связано со всем. Неверность с предательством, любовь с искренностью, награда с подвигом, забвение с утешением, неудача со страхом, победа с силой и легкостью, прощение с милосердием, смерть с болезнью, риском, карой, наконец, с интуитивным глубоким предчувствием. Разве не ощущаем мы уже давно, что каждый наш шаг к чему-то ведет и чем-то или кем-то понуждаем? Разве не чувствуем хоть иногда, что все события в жизни, только на первый взгляд беспорядочные и хаотичные, на самом деле кем-то, с какой-то целью замышлены? Разве не угадываем мы изредка свое будущее, разве не вспоминаем забытое прошлое, разве не верим – хоть в тайне, хоть чуть-чуть, хоть только на миг – не только ясновидящим и пророкам, но и в того, кого называют создателем нас?»
«В окружающем нас мире, – читал я, – существует много явлений, подчиняющихся законам динамического хаоса. Подобные эффекты называют „эффектом бабочки“. Например, такое незначительное событие, как порхание бабочки над Бразилией, может привести к торнадо над Техасом.
Если от неодушевленной природы мы перейдем к жизни людей, то увидим, что ситуация с непредсказуемостью событий становится еще более интересной. Окружающая нас инфраструктура, человеческие взаимоотношения, наш внутренний мир – это очень сложные субстанции, с огромным количеством «параметров», не поддающихся не только точному «измерению», но и зачастую просто определению. Например, нашу жизнь могут полностью изменить неожиданные встречи с другими людьми, выбор специальности, решение поселиться в данном городе или районе, творческие озарения,
Весь накопленный мировой научный опыт свидетельствует, что в нашей повседневной жизни какого-нибудь видимого вмешательства извне не наблюдается. Но все же, теперь нельзя считать, что такое влияние исключается. Более того, наука сегодня указывает на некоторые возможные пути влияния на нашу жизнь Идеального. Но существует такое влияние или нет – доказать по-прежнему невозможно».
Невозможно. Но можно почувствовать. До каких пор мы все на свете будет пропускать через мясорубку логики?
Закрыв глаза, я представил, как некто, огромный, как вечность и совершенный, как подводный мир моря, садится перед гладким столом, в середине которого торчат маленькие, словно противотанковые ежи, препятствия. Этот некто запускает нас – меня, Лизу, отца, мать, человечество, всех – одним малюсеньким шариком вперед, к невидимому горизонту – к краю стола. Мы долго катимся, едем, идем, плывем, бежим, летим ровно и предсказуемо, думая, что движемся по миллиардам дорог по своей воле и только иногда в этом сомневаемся. А когда мы хоть чуть-чуть касаемся противочеловеческих ежей – то сразу тихо и громко, каждый на свой лад, с бесноватым хаотичным ревом разлетаемся на куски, на крошки, на глыбы, на астероиды и на пыль – но потом, когда мы уже почти изничтожились, когда уверились, что нас уже нет, мы вдруг с радостью обнаруживаем, что остались не только живы, но и наполнились новой силой и новым счастьем. Вот тогда-то мы и произносим с облегчением, что все, что случилось, было к лучшему, что трудности, оказывается, лишь закаляют личность и что ничего не бывает просто так. Но когда следующий еж появляется впереди, мы вновь боимся и часто обходим или уклоняемся от него, лишь бы не изменять свою жизнь. Даже самые смелые из нас вынуждены давить свой страх при преодолении этих ежей. Мы думаем: если бы знать наверняка, что наше хаотичное движение управляемо, что мы всегда выживем, всегда выплывем, выберемся на берег. Если бы…
Давно мне не снился сон о наворачивающейся на сверло и расширяющейся с бешеной скоростью галактике. Чуть не написал – смерти. Что, сон уже показался на горизонте? Бешеный, бесит – от слова «бесы», да? Да, вот он… Сначала видна только маленькая точка, наконец, несется ко мне увеличивающийся с каждой секундой смерч. Как и раньше, как всегда и во все времена, с неизъяснимой, необратимой, ужасающей скоростью, превосходящей все мыслимые скорости на свете. Я бросаюсь в спящую рядом Лизу, ныряю в ее прозрачную воду. Погружаюсь и успокаиваюсь.
Нет. Не может так быть, чтобы был хаос. Нет – говорю почти вслух. Слишком все предназначено, слишком все связано со всем, чтобы верить в ничто. Если на добро отвечают добром, а на любовь – любовью, это не хаос. Пока еще – нет. Пока хоть кто-то, но отвечает. И только это сцепляет нас и направляет миллиарды наших странников-душ по триллионам дорог в обход самого главного препятствия. О чем я? Что это за главное препятствие? Небоскреб, Вавилонская башня среди вросших в землю домишек? Нет, вы знаете, о чем я. Мы знаем, и ты тоже знаешь, ЧТО ЭТО. Это то, что находится за горизонтом, за краем нашего конечного стола. Без всякой примеси логики мы со страхом чувствуем: когда-нибудь тот, кто катит сейчас нас по столу, тот, кто каждый раз поднимает нас с колен после ударов и падений, не сможет спасти нас от этой преграды. Что будет, когда мы сорвемся с края стола и врежемся в эту бесконечную черную стену, как авиалайнеры врезались в нью-йоркские небоскребы? От удара мы разлетимся, тихо и громко, каждый на свой лад, с бесноватым хаотичным хрипеньем на куски, на крошки, на глыбы, на астероиды, на пыль, но при этом не умрем, не заснем в спасительной темноте, не вынырнем и не выберемся на берег. Нет, нас не будет ожидать новое счастье. Нет. Оставаясь живыми, мы начнем мучиться в попытках собрать себя по кусочкам, и каждое мгновение, каждый атом мига нас будут раздирать, разрывать и разбрасывать на куски, и так без конца, навсегда, без всякой надежды остановить этот осмысленный броуновский танец ужаса. Существует ли выход?
Что надо, чтобы этого не произошло? Может быть, мы не врежемся в эту стену, если не расцепимся сами в пути, перестав отвечать на доброту добротой и на любовь любовью. Может быть. Сколько еще осталось нас таких, отвечающих? Там и здесь? Впереди и сзади идущих, еще не родившихся и умерших, сколько? Хватит ли одного? Или все-таки нужны двое? Двое любящих? Или один? Ноль… Кто придумал эту цифру. Которая не означает ничего, но почему-то существует так, словно живет вечной жизнью. Впрочем, можно и без любви, то есть дышать, шевелиться, есть и спать. А потом перестать это делать – сгинуть, столкнувшись с небоскребом вечной темноты. Что, интересно, случится с нами, Если телевизор не выключится никогда?