Адаптация
Шрифт:
– Разве можно любить человека, которому ты не веришь? – негромко, словно саму себя, наконец спросила она. Затем пожала плечами, отвернулась, встала и отошла к борту судна.
– Лиз, – через некоторое время позвал я.
Не оборачиваясь, она стояла у ограждения борта катера и смотрела на проплывающий мимо берег. На ней было короткое легкое платье; ветер, задувая снизу, довольно высоко его задирал. Я заметил, что бармен из-за стойки зачарованным взглядом смотрит на Лизины ноги. Мне стало вдруг весело и смешно, захотелось с ней помириться.
Подойдя к Лизе, я положил руку
– Слушай, давай не дуться?
– Это… Воробьевы горы? – сказала она, не отрывая глаз от проплывающего мимо берега.
– Ага.
– Значит, это здесь когда-то Огарев с Герценом поклялись создать совершенное общество?
– Да. Но у них ничего не получилось. Лиза, прости меня. Я тебе верю.
– Только не здесь.
– Что не здесь?
– Здесь не хочется тебе верить, что ты веришь. Вот на том берегу – да.
– Ну хорошо, скоро причалим и пойдем туда.
– Долго ждать. Надо сейчас.
– Сейчас не получится.
– Не веришь?
– Что не веришь?
– Ты никогда ни во что не веришь.
– О чем ты, Лиз?
– Надо же хоть во что-то маленькое сначала поверить, а потом уже в большое. Неужели не ясно? – качая головой, говорила она, словно что-то объясняя самой себе и по-прежнему глядя не на меня, а на проплывающий берег.
– Слушай, Лиз, пойдем вниз, ты тут совсем замерзла…
– Ну да, чтобы заснуть и мило причалить к берегу…
– Что с тобой?
– Я поплыву.
– Куда?
Она вдруг дернулась и так резко перемахнула через поручни катера, что мои пальцы только царапнули ногтями по ткани ее платья. Мгновение – и Лиза с прижатыми к груди руками и задранным до талии платьем летит за борт ногами вниз. Удар, брызги. Секунда, другая… и вынырнувшая Лиза легко и спокойно плывет к поросшему лесом берегу.
Я оглянулся. Бармен с вопросительным лицом и открытым ртом, застыв, смотрит на меня. Секунды две я помедлил. Затем обреченно махнул рукой, перетащил свое тело через поручни ограждения и, так же как Лиза, ухнул ногами вниз. Врезавшись в воду, я на миг будто бы потерял сознание, а потом все вдруг стало не важно. Вода оказалась не холодной. Вынырнув, я вытянул голову, заметил далеко от себя Лизу и поплыл за ней. Сзади, с корабля, раздавались какие-то крики, я не обращал на них внимания.
В общем-то, несмотря на тяжело облепившую тело одежду, плыть было можно. Я ритмично дышал, разводил в стороны и сводил руки, стараясь не терять из виду плывущую впереди Лизу. Вскоре я увидел, что она уже взбирается на бетонный парапет берега. Когда я стал влезать на берег в том же месте, то поразился тому, что мое облепленное одеждой тело стало весить, наверное, раза в два больше обычного. Мои нетренированные руки, уцепившиеся за край парапета, не выдерживали тяжести тела – дважды я срывался. Наконец, собравшись с силами, я рывком подтянулся, перевалился через бетонный парапет и закряхтел от резкой боли, прострелившей запястье – похоже, я его растянул.
We are the animals
Поднявшись по асфальтовой дорожке на холм, я огляделся: Лизы нигде не было. Я громко позвал ее.
Раздался не очень умелый свист.
Остановившись, я повернул голову в направлении свиста.
Длинная и тощая, облепленная мокрым платьем, перепачканная, как и я, речной зеленью, Лиза висела, держась руками за ветку дерева. Ее ступни в полусвесившихся босоножках едва доставали земли.
– Алекс, о какой женщине ты мечтал? – спросила она каким-то хрипловатым незнакомым голосом, раскачиваясь и смотря на меня немигающим пустоватым взглядом.
– Что? – весь ее вид, длинной и тощей девчонки, облепленной мокрым платьем, был настолько нелеп по сравнению с ее вопросом, что я начал негромко смеяться.
– Нет, я говорю серьезно. О какой женщине ты мечтал, я хочу знать. Потому что собираюсь раз и навсегда ликвидировать этот вопрос, раз уж нам суждено быть вместе. Что тут смешного?
– Вопрос детский, и сама ты похожа на кикимориху.
Я подошел к ней, попытался обнять и снять с ветки, но Лиза вдруг несильно толкнула меня коленями – я сел на траву.
Она спрыгнула с ветки и встала надо мной.
– Я серьезно спрашиваю. Ты же обещал говорить правду. Опиши мне ее, кто она должна быть? Отвечай! – она топнула ногой.
– Лиза, честное слово, – говорил я, инстинктивно понимая, что говорить сейчас надо совсем другое, – с самых своих пеленок я мечтал только о такой чудесной девчонке, как ты…
– Варенистое вранье, – растянулись в отрешенной улыбке ее губы.
– Слушай, я тут потерял мокасин… – я встал и оглянулся в поисках своей правой туфли. – И мобильник, конечно, накрылся. Интересно, сим-карта целая?
Острый холод, а потом огненный атом пощечины накрыли меня.
Я не сразу понял, что она ударила меня – так это было невероятно.
И в то же время это было вероятней всего… Понятно, понятно?!
– Ну, ты и… – кривя лицо куда-то в сторону, а улыбающимися глазами глядя в нее, произнес я.
– Что? – с незнакомым вызовом, ярко и холодно вливая себя мне в глаза, спросила она.
Пожалуй, сейчас это была действительно «она», не Лиза…
– Хорошо, – продолжая кривить лицо, комфортным голосом сказал я. – Ты хочешь знать, с кем я мечтал переспать со школы? Хорошо, ладно! Хо-ро-шо. Понимаешь, отнюдь не с таким кузнечиком, как ты! А с длинноногой идеальной бабой с вот такими бедрами, с моделью для плейбоя или черт там знает для чего. Понятно? Есть, есть такие недоступные идеальные тела, которые уже лет с пятнадцати определяют свое половое будущее и потом их ровесникам никогда их даже не потрогать! Я хотел идеальную самку, но это была дурацкая, гнилая мечта, которая ничего не значит. Есть такие идеальные, просто совершенные женские тела, которые зачем-то, чтобы нас, подразнить, наверное, производит иногда Бог. Одну на тысячу, на миллион – но производит. Нас не интересовала никогда душа в этом теле, нам нужно было только одно, это идеальное тело – понятно?