Адмирал Сенявин
Шрифт:
На другой день «Преслава» снялась с якоря и вышла в море. День за днем на корабле, чередуясь по расписанию, устраивались то парусные, то артиллерийские, то абордажные, то десантные учения. Иногда внезапно раздавался сигнал пожарной тревоги, матросы готовили брандспойт, помпы, шланги. Гардемарины уже через месяц вместе с матросами ловко орудовали с парусами и снастями, научились снаряжать пушки и наводить их перед стрельбой. Дмитрию полюбились абордажные и десантные учения. Его захватывало, когда надо было стремглав спуститься по веревочному трапу в шлюпку, быстро отойти
В дни, свободные от учений, гардемарины вместе с матросами занимались корабельными работами. Плели незатейливые маты — коврики из концов, щипали пеньку, красили шлюпки, учились вязать узлы, столярничать, плотничать.
Работая бок о бок с матросами, Дмитрий пытливо присматривался к этим людям и проникался к ним все большим уважением. Тяготы морской службы, линьки и зуботычины офицеров и боцманов, как правило несправедливые, не озлобляли их. А с годами они становились еще добрей и отзывчивей. В гардемаринской каюте не раз вспыхивали споры о матросах и правах над ними офицеров. Мнения всегда разделялись, но как-то получалось, что Дмитрий неизменно держал сторону матросов.
— Надобно нам более понятия иметь, что матросы суть такие же люди, как мы, — горячо отстаивал он свои взгляды среди однокашников. За минувшие месяцы он как-то незаметно привязался к матросам, многое перенял у них и научился простоте людских отношений. В разных перипетиях не теряли они присутствия духа, сглаживая шутками и веселыми проделками бремя морской службы.
Наступила осень. Штормовая погода неделями трепала «Преславу» в море. В начале сентября Иван Федорович получил распоряжение идти в Ревель, дожидаться там новопостроенного корабля из Архангельска и сопроводить его в Кронштадт.
Весь день шел дождь. Поздним вечером «Преслава» вновь отдала якорь на Ревельском рейде. Старший офицер не велел отвязывать паруса, а лишь подобрать их к реям и оставить на ночь для просушки. Утром, после подъема флага, лейтенант приказал одеться теплее и убрать паруса. Дмитрий с матросами направился к грот-мачте, часть матросов проворно полезла по вантам на марсы и салинги. В мачтовой команде были два матроса-неразлучника — Родионов Петр и Тимофей Чиликин. Ели и спали, работали и вахту стояли они всегда вместе, и всегда, где они находились, матросам было весело от их забавных выходок.
Не успели матросы разбежаться по реям, как вдруг с грот-брам-реи послышался истошный крик, в воздухе мелькнула чья-то тень, и за бортом раздался сильный всплеск. Через мгновение все матросы и офицеры подбежали к борту. На воде расходились большие круги от места, куда только что упал матрос.
— Шлюпку к спуску! — скомандовал лейтенант Прозоров, и стоявшие рядом гардемарины и матросы подбежали к шлюпке и начали быстро вываливать ее за борт.
В эту минуту из воды вынырнул Тимофей Чиликин. Его спас туго подпоясанный, добротный овчинный полушубок. Громко фырча, смахнув с усов воду, он вдруг погрозил кулаком
— Ну, погодь, Петруха, ужо я до тебя доберусь, морду расквашу!
Все сначала оцепенели, потом глянули на грот-брам-рею: на самом ноке, перегнувшись, стоял бледный Петр Родионов. Увидев, что его друг невредим, он быстро повернулся и проворно засеменил по рее к мачте. Все на палубе невольно захохотали и закричали упавшему за борт:
— Ай да Тимоха! Не сплошал!
Тем временем боцман выбросил за борт веревочный шторм-трап. Чиликин подплыл к нему, схватился и через минуту стоял на палубе.
На шум из каюты выбежал Иван Федорович. Узнав, в чем дело, приказал дать Чиликину чарку водки и отправил в кубрик переодеваться.
Все направились к грот-мачте, где боцман держал за шиворот Родионова. Капитан дал знак, и боцман отпустил его.
— Ты что же, подлец, товарища своего на погибель толкаешь? — строго спросил капитан.
— Ей-богу, ваше высокоблагородие, — Петруха перекрестился, он уже отошел от испуга, когда увидел, что с его другом все обошлось, и бойко вертел головой. — Не касался я Тимохи вовсе, а токмо и сказал ему: «Экий ты мешок, ступай на нок проворней, а не то я тебя спихну». А он, дурак, взявши и полетел с рея.
Стоявшие вокруг дружно рассмеялись, и Иван Федорович, пряча улыбку в усы, сказал:
— Видать, ты бахарь знатный. Добро все путем завершилось. Ступай к товарищу в кубрик да повинись перед ним.
Родионов, пряча глаза, нахлобучил фуражку и проворно побежал на бак. Четверть часа спустя они с Чиликиным, помирившись, рассказывали сгрудившимся вокруг матросам, как было все на самом деле.
Дмитрий задержался с гардемаринами около грот-мачты и, запрокинув голову, удивленно проговорил:
— Одно в толк не возьму. Коим образом Тимоха, с рея свалившись, о палубу не расшибся?
Вскоре «Преслава», сопроводив корабль в Кронштадт, вернулась на зимнюю стоянку в Ревель, а кадеты остались в Кронштадте. В стенах Морского корпуса, в отличие от корабельных страстей, жизнь текла по-прежнему, размеренно, рутинно. Многие гардемарины обрадовались, что наконец-то спят в кроватях, а не раскачиваются в такт волнам. В отличие от них, Дмитрий обнаружил, что серые каменные стены просторной ротной спальни кажутся ему ныне унылыми и тоскливыми. Его потянуло обратно на «Преславу», в небольшую уютную каюту, где в шторм скрипели переборки, временами над головой раздавался топот ног пробегавших матросов, а совсем рядом, рукой подать, за бортовой обшивкой, разбуженное ураганным ветром, гремело и стонало растревоженное море…
За полгода плавания, во время вахт и авралов, он привык к рискованным ситуациям, научился быстро прогонять страх и лихо выполнять порученное дело. Всегда действуя бок о бок с матросами в противоборстве со стихией, он привязался к ним и теперь скучал без их занятных прибауток…
В первые недели Сенявин сдавал годовые экзамены и был переведен в старший гардемаринский класс.
Среди гардемарин прошел слух, что старшие гардемаринские классы отправят в дальнее плавание вокруг Европы.