Адмирал Сенявин
Шрифт:
— Каковы и куда направите экспедиции?
— Ваше величество, у Нордкапа побывал Хметевский, одну снарядим в Лиссабон, поведет ее Палибин. Затем другая под командой контр-адмирала Сухотина направится в Ливорно…
Граф Иван Григорьевич Чернышев верховодил Адмиралтейств-коллегией двенадцать лет без малого. В свое время, в юные годы, четырнадцать лет состоял на дипломатической службе в Дании, Пруссии, Англии. По возвращении из-за границы в тридцать лет пожаловал был Елизаветой в камер-юнкеры. Она же поручила ему воспитание наследника Павла Петровича. Были у Елизаветы замыслы — выслать из России «голштинца» Петра [19] и его супругу Екатерину, принцессу Ангальт-Цербстскую. Наследником
19
Петр III Федорович (1728–1782) — российский император с 1761 г., был немецким принцем Карлом-Петром-Ульрихом, сыном герцога Голштейн-Готторпского Карла-Фридриха и Анны Петровны, внук Петра I. В России жил с 1742 г., но всегда был настроен пронемецки. Вопреки интересам России заключил с Пруссией мир в Семилетней войне, в армии вводил немецкие порядки.
Екатерина покровительствовала брату Ивана Григорьевича — влиятельному царедворцу Захару Чернышеву [20] . Вначале обласкала и Ивана Чернышева. Пожаловала его генерал-поручиком, назначила в Адмиралтейств-коллегию, наградила орденами. Все это не без умысла. Надеялась за дарованное получать от него донесения на сына. Однако ошиблась.
Иван Чернышев добился аудиенции и без натуги ответил прямо:
— Ваше величество, состоять при его высочестве шпионом не по мне, такого не будет.
20
Чернышев Захар Григорьевич (1722–1784) — граф, генерал-фельдмаршал, с 1773 г. — президент Военной коллегии.
Не привыкла Екатерина к подобным ответам от обласканных ею людей при дворе, где все покупается и продается. Слегка побледнела, сжала губы, кивнула. Прием окончен.
Вскоре удалила его от двора — назначила послом в Англию. Два с лишним года добивался юный Павел возвращения своего воспитателя.
Екатерина наконец смилостивилась, определила Чернышева вице-президентом Адмиралтейств-коллегии… Теперь он ведал всеми делами по морскому ведомству.
Екатерина торопила Чернышева, не скрывала своих намерений:
— Не мешкай, Иван Григорьевич, посылай кораблики в Португалию и Тоскану. Надобно Европе доказать наши права.
— Ваше величество, — напрямую ответил Чернышев, — моряки готовы, корабли несколько худы, припасов нехватка, казна скупится…
Ух, не любила Екатерина «худые вести», нахохлилась:
— Добро, сыщем…
Граф-то знал щедрость матушки-государыни. За одну ночку фаворитам отваливала по сто тысяч…
На следующий день Чернышев вызвал командира Атлантической эскадры контр-адмирала Палибина:
— Немедля отправьте в Адмиралтейство офицеров, даны высочайшие указания отпускать вам все без задержек.
Декларация между тем имела успех в Европе, Екатерина была неравнодушна к лаврам. Как-то при докладе Безбородко [21] в присутствии Храповицкого обронила:
— Как славно пришла мне первой в голову сия идея о нейтралитете.
Безбородко, промолчав, согласно кивнул… Храповицкий знал свое дело. Такие новости незамедлительно прошелестели по дворцу, понеслись в европейские столицы…
21
Безбородко Александр Андреевич (1747–1799) — светлейший князь, дипломат; с 1775 г. — секретарь Екатерины II, с 1783 г. — фактический руководитель российской внешней политики, с 1797 г. — канцлер.
Граф Иван Чернышев, услышав об этом, доверительно, по-дружески сказал Никите Панину:
— Лукавит, однако, матушка-государыня, Никита Иванович. Ты ведь был зачинщиком послать эскадру Хметевского к Нордкапу.
Панин часто поверял Чернышеву, единомышленнику, сокровенное. Ухмыльнулся, развел руками:
— Славолюбия, Иван Григорьевич, нашей матушке не занимать, ты сам о том ведаешь…
В Кронштадте вытягивалась на внешний рейд эскадра под командой Палибина. Одновременно собирались эскадры в Северное и Средиземное моря.
На Кронштадтском рейде день и ночь сновали транспорта и шлюпки. Подвозили боевые припасы, шкиперское имущество, продовольствие.
Сенявина и Лизунова, к обоюдной радости, поселили в одной каюте. Почти месяц прошел в хлопотах. Парадные мундиры так и остались висеть на вешалках до выхода эскадры. Не пришлось даже проститься с петербургскими знакомыми.
С выходом эскадры в море жизнь постепенно наполнялась тем особенным размеренным ритмом корабельного распорядка, который знаком лишь морякам. Сенявин и Лизунов несли вахту при постановке и уборке парусов, переменах галсов. Выбегали к фок-мачте, где были расписаны по авралам. Свободные часы проводили в кают-компании.
С августа до октября эскадра крейсировала в Атлантике от мыса Сен-Венсен до Гибралтара. В конце октября начались беспрерывные штормы, в Атлантику пришла пора зимних ураганов. По договоренности с Португалией эскадра на зиму укрылась в Лиссабонской гавани, лучшей на Атлантическом побережье. Стоянку кораблям определили в одном из судоходных каналов устья полноводной реки Тахо, на берегах которой расположилась небольшая, но довольно уютная столица Португалии. Многомесячное плавание в штормовом море сменилось монотонными буднями якорной стоянки. Днем команды занимались корабельными работами, которых всегда достаточно, если капитан опытный и ревностный к сбережению судна. На «Владимире» капитаном был князь Леонтий Шаховской, человек уже в годах, лет под пятьдесят, и явно противоположный типу ретивого служаки. За долгие месяцы плавания мичмана ни разу не слышали, чтобы он на кого-нибудь кричал или бранился. Каждый день просыпался в 6 часов, пил чай, иногда с ромом или лимоном, потом долго приводил себя в порядок, завивал длинную смешную косичку, надевал колпак, шею закрывал розовым шарфом. Надев расшитые золотом туфли и форменный белый сюртук, к 8 часам выходил на шканцы к подъему флага, после чего опять спускался в каюту. В 10 часов появлялся на батарейной палубе на молитве. Пообедав, капитан ложился спать, а чтобы быстрее заснуть, заставлял вестового матроса искать у себя в голове или рассказывать сказки. Вечером он заходил в кают-компанию в байковом халате, пил кофе и метал банк. Если проигрывал первый рубль, то сразу же уходил, а выиграв, оставался допоздна. Кораблем под парусами, правда, капитан управлял лихо, а на стоянке корабельными делами заведовал разбитной старший офицер.
Вначале и Дмитрий и Кутузов удивлялись чудачествам Шаховского, а потом из рассказов сослуживцев поняли, что он «тянет» службу, чтобы получить приличный пенсион и Георгия 4-й степени за восемнадцать кампаний.
На берег командир почти не сходил, да и офицеров отпускали, как правило, с разрешения начальника эскадры капитана бригадирского ранга Никифора Палибина. Но Сенявину повезло.
Однажды утром после подъема флага капитан приказал ему:
— Отправляйтесь, Сенявин, к флагману, вы с ним знакомы, и спросите дозволения отпустить на берег шесть офицеров.
Взяв шляпу, Сенявин спустя час подходил к борту флагманского корабля. Поднимаясь по трапу, он вдруг вспомнил Кронштадт, Алексея Наумовича и отца, которые приехали проводить его и представили тогда Палибину…
Не успел он пройти к салону флагмана, как его окликнул закадычный дружок, тезка, мичман Лызлов.
— Куда несешься, Митяй, будто на свадьбу?
— Да вот, понимаешь, к бригадиру, надобно доложить… — смущенно улыбнулся Сенявин, обрадованный неожиданной встречей.
— Погоди, погоди, — взял его за плечо Лызлов, — бригадир не убежит, только что сел банк метать.