Адмирал Ушаков
Шрифт:
– К вашему сведению, Федор Федорович, - сказал он, получив деньги и спрятав их в карман, - мы приняли первых больных. Четыре человека. Желаете посмотреть, как они разместились?
День стоял хотя и морозный, но безветренный, ясный. Ушаков согласился поехать. Федор, правда, поворчал, как всегда, но в конце концов отступил, упросив, однако, чтобы он в пути не высовывался из тулупа, чтобы не "нахлебаться" холодного воздуха.
– А ты, - предупредил Федор кучера, не удовлетворившись наставлениями барину, - с облучка-то почаще оглядывайся, следи за адмиралом, не то
Больными, о которых говорил лекарь, оказались ополченцы из Инсара. Не убереглись дорогой, обморозились крепко. В госпитале всех четверых поместили в самой крайней комнате, что двумя окнами выходила во двор.
– А почему не в средней?
– спросил Ушаков, усомнившись в правильности распоряжения лекаря.
– В средней им было бы теплее.
– Ту комнату для господ офицеров бережем.
Инсарские ополченцы, попавшие в госпиталь, вызывали к себе особый интерес. Дело в том, что до Темникова дошел слух о большом бунте, вспыхнувшем в Инсаре с участием всего тамошнего ополчения. Теперь представлялась возможность узнать правду о том бунте из уст самих инсарцев. Ушакову тоже захотелось кое о чем узнать. Он сказал лекарю, чтобы тот занимался своими делами, а сам пошел в комнату к больным.
Инсарцы вначале приняли Ушакова за доктора и стали жаловаться ему на болезни - на боли в животе, на ломоту в суставах... Ушаков объяснил, кто он такой, сказал, что не очень-то понимает в болезнях, но непременно попросит лекаря, чтобы тот постарался им помочь.
– Удобно вам тут?
– спросил он.
– Еще бы!
– отвечали больные.
– В тепле. Спасибо добрым людям, что благодать нам такую устроили. Думали, на улице оставят.
– Почему?
– Да ведь на нас как на бунтовщиков смотрят. Городничий страх как кричал на нас.
Ушаков сказал, что он слышал о бунте, но в Темникове рассказывают об этом событии по-разному,
– С чего у вас началось?
– А мы и сами не знаем. Начальство злое попалось. Просили присягу от нас скорее взять, а оно почему-то не хотело брать.
– Зачем вам присяга-то?
– А как же! Знающие люди толкуют: ежели кто присягу даст и пойдет с той присягой на войну, то после войны крепостным уже не будет, а будет вольным. А ежели кто без присяги, тех обратно к помещикам вернут.
Бунт, как рассказывали инсарцы, начался 10 декабря. Утром к ополченцам, как всегда, пришли офицеры, чтобы вести на площадь и учить ходить строем. В ответ на команды командиров ополченцы стали кричать, что никуда не пойдут, что прежде чем вести их куда-то, начальство должно взять с них присягу на верность государю императору. Офицеры доложили обо всем самому полковнику, начальнику ополчения. Тот вывел ополчение на площадь и приказал наказать шпицрутенами "крикунов". Вот тут-то все и началось. Защищая "крикунов", ратники набросились на полковника и стоявших с ним офицеров, стали избивать. Слышались возгласы:
– Братцы, не жалейте их! Они скрыли от нас царский указ о присяге. Они все делают по-своему, не так, как царь велел. Они берут в ополчение только крестьян, а царь велел брать и дворян.
Полковника избили до крови. Крепко досталось и его офицерам. Их связали и связанных повели к тюрьме, куда и засадили.
– Посидите малость, а потом всех до единого вздернем на виселице, пригрозили бунтовщики.
Многие побежали громить офицерские дома. Ничего не жалели: рубили, ломали, выбрасывали на улицу...
Затем принялись за дома городского начальства и прочих дворян. Сами дворяне разбежались кто куда, ни одного в городе не осталось. Взбунтовавшиеся ополченцы сделались в городе полными хозяевами,
Но недолго продолжалось их хозяйничанье. Вскоре из Пензы прибыли войска с артиллерией. Выстоять против пушек было немыслимо, и бунтовщики сдались.
За бунт пострадало несколько сот человек. Наказывали по-разному. Одних заковали в кандалы да в Сибирь отправили, других прогоняли сквозь строй, били шпицрутенами и кнутами. До смерти засекли 34 человека, да еще потом от кнутов умерло четверо...
– Как же решились на бунт, - сказал Ушаков, - разве не знали, чем это кончится?
– А мы думали так: перебьем офицеров, а сами целым ополчением пойдем к армии, явимся прямо на поле сражения, нападем на французов, разобьем их, а потом уже с повинной головой предстанем перед царем, чтобы в награду за службу верную выпросить себе прощение.
В коридоре послышалась возня, затем из-за двери показалась рыжая голова лекаря.
– Что-нибудь случилось?
– спросил его Ушаков.
– Разговор есть. Не угодно ли пройти в мою комнату?
– И уже у себя в лекарской сообщил: - Раненых привезли.
– Сколько?
– Пока семнадцать человек. Городничий сказал, что будут еще. До конца дня может ни одного свободного места не остаться.
– Что ж, надо принимать.
– Принять примем. А чем кормить?
– Это уж, Сергей Иванович, ваша забота. Думаю, без меня сумеете организовать,
– А деньги?
– Какие деньги? Ах да!..
– Ушаков понял, что нужны новые расходы, и спросил: - Сколько?
– Прикинуть надо, - с важностью сказал лекарь.
– Расчет поведем на шестьдесят человек. Значит, так: ежели на каждого тратить по тридцать копеек в день, то на всех понадобится восемнадцать рублей, а на полный месяц пятьсот сорок рублей. Большая сумма набегает.
– Какой бы сумма ни оказалась, а придется ее вносить, - вздохнул Ушаков, предчувствуя, каким трудным будет новый разговор с Федором о деньгах.
– Я скажу своему камердинеру, если не сегодня, так завтра он представит вам всю сумму.
Лекарю стало его жалко. Он давно уже убедился, что лишних денег у адмирала не было, он отдавал последние.
– Не спешите, Федор Федорович. Попробую с начальством поговорить: должно же оно помочь! Представлю расчеты свои городничему, а тот пусть как хочет - сам денег не найдет, пусть к уездному предводителю идет. У них власть, да и у самих мошна не пустая... Ежели откажутся, на вас, как устроителя госпиталя сошлются, скажу, чтобы сами денег у вас просили... Может, совесть-то в них заговорит!