Адриан. Золотой полдень
Шрифт:
— Видал?
Ларций, во время разговора имевший вполне служебно — меднолобый вид, в ответ пожал плечами. Потом неожиданно взгляд его заострился. Ему вспомнилась Зия и та коварная уловка или, как было сказано императрицей, «шутка», которую этот «медвежонок» сыграл с ним вместе с этой беспутной. Желание отыграться, хотя бы намеком, небрежным жестом, движением бровей внезапно до краев наполнило его. С таким приливом не поборешься! Он, невзначай, запросто, как бы напоминая о том, что они долгое время считались друзьями, задался вопросом.
— Действительно, зачем?
Адриан удивленно глянул на префекта.
— Ты
— Я не о том, наместник, — возразил Лонг.
На этот раз заострился взгляд у Публия. Он обнял префекта за плечи и повлек к окну, завершенному полуциркульной аркой.
— Ну-ка, ну-ка? — уже у окна заинтересованно спросил он.
— Я не понимаю, зачем в письме, которое ты прислал Марку после начала восстания, упоминать о переговорах, зная, что для императора это неприемлемо? Наилучший предпочитает мириться на своих условиях. Даже в личном, предназначенном исключительно для Марка послании, это было бы неуместно, а тут публично, зная, что твое письмо будет прочитано на претории! Этот совет похож на пощечину. Я не принимаю в расчет «увещевательные меры», в них, по крайней мере, был какой-то смысл. Особенно до того момента, пока не дошли известия о резне в Киренаике. В ту пору восстание вполне можно было притушить административными мерами. Но это к слову. Важно другое — я хочу понять, чего ты добиваешься, подогревая враждебные к себе настроения?
Адриан изменился в лице, снял руку с плеча, чуть отодвинулся от него. Был он на полголовы выше Лонга, разве что в плечах оба были одинаково широки.
— Это кто же меня спрашивает? — зловеще поинтересовался наместник. — Отставной префект или кто-то еще? С чьего голоса ты запел, префект?
— Я всегда говорю своим голосом. Особенно в делах, которые меня мало касаются. Исполняю приказы и верно служу отечеству. Тебя спросил римский гражданин, который трепещет в предчувствии серьезных изменений на самом верху власти.
— Ты тоже заметил? — совершенно запросто, словно не было в предыдущем вопросе ни мурлыканья тигра, ни намека на исполнение чьей-то враждебной воли, спросил наместник. — И как ты находишь дядю?
— На все воля богов, — ответил Ларций. — У него могучее здоровье. В дороге я очень беспокоился за него. Это был ужасный путь. А здесь, всего через неделю он уже прежний Марк, подвижный и вдумчивый. Но ты не ответил на мой вопрос.
— Ты, Ларций, всегда отличался исключительной недогадливостью, хотя в когорте исполнительных, не хватающих звезд с неба людей, ты лично мною зачислен в центурию не самых глупых служак. Это подтверждает и твой вопрос. Если у тебя хватило ума задать его, значит, у тебя есть ответ. Интересно было бы знать, какой?
— Ты всеми силами пытался уйти от назначения тебя главным усмирителем восставших.
Адриан многозначительно задрал брови, всем видом показывая, что крайне удивлен подобным ответом.
Ларций, зная цену подобным заигранным жестам, продолжил.
— Ты решил остаться в стороне, предоставив другим пачкаться в крови. Пусть Квиет, Турбон, Цельз зверствуют. Пусть устраивают публичные казни и вешают мятежников вдоль дорог в количестве превышающем все разумные пределы…
— Что ты называешь «разумными пределами»?
— Оставление жителей хотя бы на развод, а не поголовное убийство.
— В этом, Ларций, мы с тобой всегда были союзниками, и я всегда жалел и жалею, что наша дружба не столь крепка, как, например, с Лупой.
— Не будем ворошить прошлое.
— Вот ты и опять допустил бестактность, граничащую с хамством, но я прощаю тебя и мало того, дам правдивый ответ. Вдобавок, в знак уважения, поделюсь с тобой новостью, которая очень касается тебя. Но прежде ответ. Ты прав, я не хочу пачкать руки, потому что у меня есть веские доводы полагать, что с этим населением мне придется жить в дальнейшем. Ты меня понял?
Ларций кивнул. Что уж тут было не понять — Адриан уже мнил себя императором, однако знать наверняка он не мог. Не потому ли решил доверительно поговорить с человеком, который, по мнению многих, был посвящен в искомую тайну. Ее разгадки так отчаянно добивался Адриан.
— Пусть сенаторы в Риме увидят, — продолжил наместник, — кто на самом деле кровожаден без меры и кто не остановится ни перед чем в борьбе за власть. Если они из ненависти ко мне сделают вид, что подобные меры в отношении бунтовщиков вполне приемлемы, мои сторонники в сенате постараются объяснить им, что скоро — очень скоро! — будет трудно сказать заранее, кто мятежник, а кто бунтовщик. Не исключено, прибавят мои люди, что в их числе могут оказаться самые высокопоставленные лица Рима, совершившие ошибку в угадывании кандидата. В случае известного поворота событий, конечно.
— Ты имеешь в виду гражданскую войну?
— Это ты сказал. Пусть они крепко задумаются, кого следует пускать в Рим, а от кого следует держаться подальше. Ты, Ларций, не последний человек в римских банях, скажи — ты хотел бы иметь своим командиром правителя, ненасытного до крови? Или такого как Квиет, который приказал перепилить пойманного бунтовщика пеньковой веревкой. Помнится, в Дакии, ты спас от отрезания головы некоего парнишку, и на мой вопрос, откуда столько человеколюбия у римского префекта, ты упрекнул меня в том, что я плохо изучил тебя, и укорил тем, что даже у такого солдафона и тупицы как ты, есть чувство жалости и сострадания? Так?
— Так. И что?
— А то, что даже у такого молокососа и щенка, как я, тоже может проснуться чувство жалости и человеколюбия. Мне будет просто жаль, если усилиями Квиета, Пальмы, Цельза и прочих замшелых пней число будущих моих подданных, разом уменьшится на миллион.
— Ты забыл упомянуть Турбона.
— Нет, не забыл, но он обязан исполнять приказ, а эти убивают из порочности натуры. Кстати, ты тоже исполнил приказ. Интересно, какая причина толкнула тебя на этот безумный шаг? Тебя предупреждали, но ты, невзирая на предупреждение, тут же помчался в Азию поиграть с судьбой. Что толкнуло тебя? Присущая тебе строптивость или приверженности старомодным обычаям? Или ты решил половить рыбку в мутной воде?
Приметив возмущение, вспыхнувшее в глазах Лонга, Адриан тут же поправился.
— Согласен, упоминание о мутной воде неуместно. И все-таки?! — он помолчал, потом продолжил. — Я уважаю твой выбор и оставляю ворота своего дома открытыми для тебя. Чтобы войти в них и оказаться в объятьях щедрого и великодушного друга тебе надо сделать самую малость. Скажи, о чем вы разговаривали с императором на берегу океана? Вы говорили о преемнике? Кто им станет? Скажи, и ты не пожалеешь об этом.
— А если не скажу? — усмехнулся Ларций.