Адриан. Золотой полдень

Ишков Михаил Никитич

Эвтерм загрустил, долго перебарывал пагубную слабость. Все-таки дал слабину и посетил кумирню, но отказать в благодарности человеку, чье гипсовое, дико размалеванное — похожее и не похожее — лицо смотрело на него со стены, было выше его сил. Удивительно, но здесь, рядом с деревянным Ларцием и его предками, борьба праведного с греховным не угнетала. Наоборот, жила в этой несовместимости какая-то искорка — догадка — может, смертный для того и послан в мир, чтобы вместить в себя и благодарность к человеку, в тени которого прошла вся его жизнь, и верность

истине, оставленной Господом?

На нижней полке лежала деревянная коробка. Эвтерм открыл ее. Смазанная оливковым маслом, знаменитая железная лапа тускло посвечивала в неярком свете масляной лампы.

Из-за спины раздался тихий голос Зии.

— Это еще не все.

Эвтерм вздрогнул, не поворачивая головы, поинтересовался.

— Ты имеешь в виду?.. — начал он и не договорил. Смелости не хватило договорить.

За спиной — молчание.

— Ларций открыл тебе свою тайну? — не глядя на женщину, спросил вольноотпущенник.

Нет ответа.

— Хорошо, — согласился Эвтерм, — давай посмотрим.

Женщина отодвинула шкафчик, в котором хранился бюст Ларция и нажала на вделанную в стену бронзовую пластину. Часть стены отодвинулась, открыв доступ в потайную нишу.

— Я не прикоснусь к ней!.. — торопливо предупредил Эвтерм.

— Какой ты, однако, чувствительный! — укорила его Зия, затем добавила. — Ладно, мне не привыкать копаться в грязи.

Она наклонилась и вытащила из выемки деревянный, покрытый темным лаком ящик, открыла его. Эвтерм взял масляную лампу, поднес ее поближе.

В ящике, обитом изнутри мягкой кожей, лежала отлитая из золота человеческая рука — кисть и часть предплечья. Сходство было потрясающим — каждая жилочка, каждый ноготок были тщательно проработаны. Только большой палец, походивший скорее, на толстоватый, длинный, напоминавший змею, отросток — он, кстати, и заканчивался змеиной головой, — искажал общую картину. Казалось, еще мгновение, и этот отведенный в сторону, несуразно длинный и омерзительно изогнутый член воспрянет, засверкают маленькие глазки — изумруды. Член поднимет голову и вцепится в живую плоть. Четыре других, вполне человечьих пальца с радостью помогут ему.

Когда-то Ларций захватил этот трофей в доме у Сацердаты. С тех пор золотая рука хранилась в доме под охраной железной лапы — честного и доказавшего свою верность стража.

— Так как? — спросила Зия.

— Прикажи позвать Бебия, — распорядился Эвтерм.

Зия покорно двинулась к выходу. Эвтерм мимоходом отметил, что женщина вела себя на удивление покорно, перечила редко, держалась позади мужчины. Такая Зия была ему по душе.

Бебий Лонг как раз собирался к ритору. На улице его дожидались друзья. Мальчишка Эвбен, домашний раб, приставленный к Бебию, томился в вестибюле — он должен был сопровождать господина в школу.

Бебию Корнелий Лонгу, сыну Ларция в ту пору исполнилось шестнадцать. Это был крепкий, среднего роста, лицом в Волусию паренек. Отец успел провести церемонию посвящения в римское гражданство, так что теперь Бебий разгуливал в тоге.

Не скрывая досады, он явился в сакрарий, однако стоило увидеть золотую руку, как на его лице нарисовалось восхищенное изумление. Когда же Эвтерм спросил, не лучше ли будет избавиться от этой «зловредного предмета», он запретил даже думать о том, чтобы продавать «такую замечательную вещицу». Эвтерм попытался напомнить ему, что эта рука достался отцу от известного разбойника. На ней руке клеймо дьявола.

— Глупости, Эвтерм! — возразил юноша. — Не будем поддаваться предрассудкам. Диогнет утверждает, что суеверие — худшая форма безумия. Я согласен с ним.

Он попытался взять золотую руку, однако она была так тяжела, что ему пришлось взяться за нее обеими руками.

Рассмотрев ее поближе, он объявил.

— Очень необычная форма. Неужели у нас так плохо с деньгами, чтобы избавляться от такого раритета?

— Что ты, малыш! — внезапно для самого себя слукавил Эвтерм. — Впрочем, тебе решать. Я только прошу — сейчас ты встретишься с друзьями, рад будешь поделиться этой тайной. Не надо, Бебий. Никто не должен знать, что в нашем доме храниться подобный предмет.

Юноша глянул на Эвтерма, кивнул. С тем и ушел.

— Что у нас есть еще? — спросил Эвтерм.

— Снежный, — коротко ответила Зия.

Составив опись и согласовав ее с Постумией, Эвтерм подсчитал итог. Сумма была велика, но недостаточна.

Делать было нечего, Эвтерм отправился к соседям — сенаторам. По пути поразился женской черствости — с каким равнодушием Зия упомянула о Снежном! Коня в доме любили, даже старушка Постумия порой спускалась в конюшню и приносила ему сладкое. Другое дело, эти железяки. От одной из них все-таки придется избавиться. Он добьется согласия Бебия. Лучше всего от дьявольской вещицы. В Азии было полным — полно безумцев, которые готовы на все, только бы заполучить этот талисман.

Тот же Сацердата!

Соседи — сенаторы встретили его доброжелательно, сразу принялись расспрашивать о путешествии, но в этом радушии гость сразу уловил некую аристократическую холодность, на которую раньше, в присутствии Ларция, не обращал внимания. Времена менялись, история с Траяном становилась легендой, а легенды в Риме обесценивались очень быстро. Никому в голову не пришло бы сбросить ради них процент с займа. Никто даже не заикнулся о помощи, а первым заводить об этом разговор Эвтерм не решился.

Оставалась последняя надежда — Лупа.

Когда Эвтерм вернулся домой, ему передали записку от Луция Цейония Вера. Тот сообщал, что вечером он устраивает небольшой симпозиум и приглашает «уважаемого Корнелия Лонга Эвтерма» составить ему компанию. «Все будет запросто, — писал Луций Вер, — поэт Флор, государственный секретарь Светоний Транквилл, кое-кто из римских шалопаев, скульптор Поллукс, остроумец и похабник Фаворин, две артистки, сразившие римскую публику своими озорными танцами. Этим и кое — чем еще они с радостью поделятся с гостями. Жду!»