Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964

Фурсенко Александр Александрович

Через 4 дня Биссел составил новый план. Плайя Хирон на побережье Залива Свиней представлял собой безлюдное место на южном берегу Кубы, где, как предполагалось, вторжение произойдет спокойно. В отличие от тринидадского плана он не требовал продолжительной поддержки авиации США, так как кубинским военным требовалось некоторое время для переброски войск в этот регион. Биссел учел условия президента, однако новый план был сопряжен с новым риском. Безлюдность местности смогла сработать против контрреволюционеров в том случае, если десант не сможет закрепиться до контратаки сил Кастро. Более того, в таком изолированном месте сложно рассчитывать на восстание масс кубинцев против режима Кастро, которое должно последовать за вторжением. Позже

Аллен Даллес свидетельствовал, что ЦРУ «надо было продвигаться вперед, в противном случае мы бы деморализовали людей, а для всего мира это означало бы, что мы не имеем поддержки людей, которые пытались свергнуть Кастро»{32}. Ни одно из этих соображений не имело ничего общего с вероятностью успеха. Однако 16 марта Кеннеди принял советы специалистов по тайным операциям и одобрил план под кодовым названием «Запата», оставив за собой право отозвать его за 48 часов до вторжения.

«Если бы речь шла о части советской территории»

За несколько недель до инаугурации Кеннеди вторая волна тревоги, такая же сильная, как и ложная тревога в октябре по поводу вторжения, охватила Кубу{33}. Она была спровоцирована сообщением КГБ о неминуемом вторжении, составленном на основе информации источника из ЦРУ{34}. Оно пришло в Москву в конце декабря. Реакцией на эту информацию был ультиматум Кастро сократить в течение 48 часов штаты консульства и посольства США до 11 человек, включая сотрудников местных представительств{35}. Это требование удивило Вашингтон, вызвав разрыв дипломатических отношений 4 января 1961 года.

Пока в администрации Кеннеди шло обсуждение политики в отношении Кубы, Гавана и Москва испытывали недостаток секретной информации о намерениях США. Советы и кубинцы поразному реагировали на неэффективность своих разведывательных служб. После 4-месячных неправильных прогнозов в январе 1961 года КГБ развернул интенсивную работу по совершенствованию знаний о внешней политике США в отношении Кубы{36}. В свою очередь, кубинцы продолжали верить информации, которая была собрана во время двух предыдущих случаев ожидания вторжения. Многие в Гаване, главным образом Фидель и Рауль Кастро, сделали вывод, что американцы не осуществили планы вторжения в октябре 1960 года и январе 1961 года благодаря советским заявлениям о поддержке Кубы.

Приход нового президента в Белый дом внес раскол в ближайшее окружение Кастро по поводу намерений США. Кастро придерживался мнения, что даже если Кеннеди, так же как и Эйзенхауэр, намерен устранить его, обязательства СССР по отношению к Кубе по прежнему окажут сдерживающий эффект. Блас Рока и руководство коммунистической партии не согласились с этой точкой зрения. Они предполагали, что «Кеннеди предпримет действия в марте»{37}. Стратегия новой администрации будет состоять в том, чтобы на намеченной на 1 марта Межамериканской конференции в Кито (Эквадор) представить вторжение на Кубу группы контрреволюционеров как свершившийся факт. «Американская администрация, — заявил Анибал Эскаланте, помощник Рока, советскому послу, — попросит поддержки латиноамериканских государств в ужесточении санкций против Кубы в свете начавшейся гражданской войны»{38}.

Кубинские коммунисты не хотели жаловаться на Фиделя Кастро, который в последние месяцы следовал их советам. В октябре он одобрил план по контролю за деятельностью разведывательных служб после увольнения антикоммунистов из секретной полиции и органов безопасности. Его экономическая политика также претерпела заметные изменения. «В прошлом Фидель Кастро не понимал важности планирования, — сообщали они Кремлю весной 1961 года. — Теперь Кастро открыто говорит, что кубинская экономика должна быть плановой». НСП приветствовала одобрение Кастро плана коллективизации в аграрном секторе, Кастро также последовал совету коммунистов, которые выдвигали в качестве приоритетной задачи нового плана развитие обрабатывающей промышленности. Однако коммунисты были обеспокоены отношением Кастро к американской угрозе.

Составляя перечень потенциальных сторонников контрреволюции на Кубе, Эскаланте подчеркивал, что небольшое число кубинцев будет способствовать любой интервенции, «Фиделя Кастро безоговорочно поддерживает 80 % население На Кубе не более 50 000-60 000 контрреволюционеров! только 7000–8000 вне ее»{39}. Тем не менее Эскаланте и Блас Рока считали, что кубинское руководство должно быть лучше подготовлено даже к слабой угрозе. В январе 1961 года в революционную милицию мобилизовали 300 000 человек, однако не имелось четкого плана их использования в случае нападения.

Рауль Кастро соглашался с тем, что его брату необходимо срочно заняться разработкой чрезвычайного плана обороны страны. Фидель одобрил направление военной делегации весной в Москву для обсуждения дополнительных военных поставок. Заместитель Рока в руководстве компартии Флавио Браво представлял Рауля Кастро. Перед отъездом Браво в Москву Рауль беседовал с ним. «Передай советским товарищам, что подходить к нему так, как если бы речь шла о части советской территории»{40}. Рауль и НСП надеялись, что с помощью Москвы они смогут убедить Фиделя Кастро более серьезно отнестись к угрозе вторжения со стороны США.

Браво, которому в Москве в марте был оказан прием, как официальному лицу, подчеркнул, что «президент Кеннеди встал на еще более агрессивные позиции в отношении Кубы, чем Эйзенхауэр». Он заявил, что с момента вступления в должность Кеннеди выступал против Кубы пять раз. Фидель Кастро считал, что Кеннеди сдерживает лишь страх возникновения мировой войны и что Куба может не опасаться открытого вторжения. Тем не менее кубинские коммунисты были обеспокоены материально-технической поддержкой контрреволюционеров со стороны США. В Москве Браво нарисовал довольно радужную картину положения в стране. Он сказал, что на Кубе действует сравнительно немного антикастровских повстанцев, заявив, что «мы переживаем сейчас период, в какой-то степени похожий на ваши 1927–1930 годы, борьбы против кулачества»{41}.

Представители Хрущева — его правая рука Фрол Козлов и кандидат в члены Президиума Михаил Суслов — уверили представителя Рауля Кастро в неизменной поддержке Москвы. СССР, заявил Козлов, готов предоставить Кубе все необходимое; он обещал переговорить с министром обороны Родионом Малиновским сегодня же. Возникли, однако, некоторые но. Москва была бы рада помочь НСП и Раулю Кастро в разработке военного плана защиты Кубы от нападения США. Но и Козлов и Суслов подчеркивали, что СССР готов предварительно направить на Кубу советских специалистов{42}.

Саммит и Залив Кочинос

Верный своему слову, данному в декабре, Кеннеди вернулся к вопросу о встрече на высшем уровне вскоре после инаугурации. Вызвав Ллоуэлина Томпсона, посла США в Москве при администрации Эйзенхауэра (Кеннеди решил оставить его на этом посту), в феврале президент обсудил с ним мнения лучших советологов США «за» и «против» встречи на высшем уровне в ближайшем будущем. Было принято решение поторопиться с этой встречей{43}. Хрущев впервые услышал о предполагаемом саммите в марте, когда Томпсон привез в Москву приглашение советскому лидеру на встречу в третьей стране.

1 апреля Хрущев сообщил Томпсону, что хотел бы встретиться с Кеннеди в конце мая в Вене или Стокгольме{44}. Кеннеди собрал советников и обсудил с ними удобную дату встречи. Они остановились на 3 и 4 июня, поскольку 1 июня уже был согласован официальный визит во Францию.

Новость о заинтересованности Москвы в саммите совпала с завершением подготовки секретной операции на Кубе. Узкий круг заместителей министров и руководящих сотрудников ЦРУ, допущенных к планированию, в Учение марта завершили составление плана использования кубинских наемников, о которых с беспокойством говорили Москва и Гавана с октября 1960 года. Гватемальское правительство не желало больше держать их на своей территории, и руководство кубинских беженцев теряло терпение.