Адвокат под гипнозом
Шрифт:
– Ответом мне был идиотски счастливый взгляд!
«Опять не то! – вздохнула судья. – О чем, черт побери, думает адвокат?»
– Были ли странности в его поведении? Может быть, провалы в памяти? Он заговаривался? Совершал необъяснимые поступки?
– Да! Разумеется, да!
– Ну, так говорите! – не выдержала судья.
– Так я уже все сказала, – удивилась свидетельница. – Он женился на молоденькой женщине. Разве это объяснимый поступок для пожилого, достойного мужчины? Он забыл о жене и дочери. Разве это не провалы в памяти? А заявить то, что он сказал мне перед свадьбой, это, определенно, бред сумасшедшего.
– А что он вам сказал перед
Свидетельница взмахнула руками, как на театральной сцене.
– «Оставьте меня в покое. Я ее люблю!» – прокричала она в зал.
Занавес упал…
После истеричных теток, доводы которых исчерпывались бесконечными восклицаниями, появление нотариуса в зале заседаний принесло с собой свежую струю воздуха.
– Я был знаком с супругами Каменевыми, но в большей степени с Наиной, – говорил мужчина в сером мешковатом костюме. – Муж был эдаким книжным червем. Все время проводил либо в своем кабинете, либо в лаборатории.
– Кто же решал все практические вопросы?
– Конечно, Наина. Профессор Каменев вряд ли знал размер собственной зарплаты, хотя, как мне известно, получал он неплохие деньги. – Нотариус казался очень осведомленным. – Константин Константинович был известным ученым в области физики, автором многих изобретений. Его научные труды перевели на многие языки мира. Но проблемы реальной жизни его беспокоили мало. Всем занималась Наина. Она обустраивала квартиру и дачу, делала ремонт, вбивала гвозди, копала огород, закатывала огурцы на зиму.
– Скажите, а после смерти Наины осталось завещание?
– Да, – печально констатировал нотариус. – Наина все имущество оставила супругу. В этом не было необходимости. Я говорил ей. Ведь единственными ее наследниками могли быть только муж и дочка. Но эта женщина была иногда чертовски упряма. «Я хочу, чтобы все было оформлено документально, на бумаге, – говорила она. – Мало ли что». – «А как же дочь?» – спрашивал я. «Кристина получит все после смерти отца. Не думаешь же ты, что Костя обидит собственную дочь?» – «Да, но…» – «Никаких «но», – смеялась она. – Вообще я собираюсь прожить сто лет. Бьюсь об заклад, это мне придется хоронить профессора. Я просто не могу его оставить на этом свете. Он беспомощнее ребенка. Завещание мне нужно так, для спокойствия». Она умерла через год от сердечного приступа.
«Как трагично, – подумала судья. – Знала бы бедная Наина, чем обернется для ее дочери подобная забота».
– Как же получилось, что профессор оставил такое странное завещание? – продолжила допрос Дубровская.
Нотариус развел руками:
– Признаться, я был немало удивлен, когда господин Каменев явился ко мне. Понятно, что это было уже после смерти Наины. «Я хочу оставить завещание», – сказал он. Я был поражен, поскольку думал, что он даже не знает такого понятия. Как вы понимаете, оно не имеет отношения к физике, а все то, что находилось за пределами лаборатории Каменева и не исчислялось формулами, не имело для него никакого смысла…
– Продолжайте.
– Я сказал ему примерно то же самое, что некогда Наине. «У вас только одна наследница. Возвращайтесь домой, профессор, к своим электронным частицам. Кристина и так все получит сполна». Тогда он меня и огорошил известием о своей новой женитьбе. «Я хочу все оставить жене», – сказал он наконец, вызвав у меня состояние, близкое к шоку. «Вы в своем уме, профессор? – вскричал я. – Вы оставляете свою дочь голой и босой». – «Ничего подобного, – бормотал
– Его не смущало, что «мать» старше «дочери» на два года?
– Абсолютно нет. Конечно, логично было решить, что он помутился рассудком, но Каменев держался спокойно, может, только немного отстраненно, но задавал вопросы и приводил пусть необъяснимые для меня, но осознанные доводы. Кстати, про свои авторские вознаграждения он вспомнил сам и распорядился передать их также своей новой жене. «Но почему? – удивлялся я. – Ради всего святого, объясните, почему вы так поступаете? Если вам так дорога ваша новая жена, оставьте ей на память картину там, ночной горшок, телевизор. Зачем отдавать все?» – «Вы не понимаете, – сказал он. – Я вел себя дурно по отношению к Наине. Я не замечал ее тогда, когда был ей больше всего нужен. Я осознал глубину своей любви только тогда, когда ее не стало. Не хочу, чтобы подобное повторилось с Никой. Моя жена не будет ни в чем нуждаться, а о девочке позаботится, как мать. У моих жен даже имена начинаются на одну букву», – добавил он, улыбаясь своим мыслям. – Символично, правда?» – «Это уж точно», – пробормотал я, понимая, что отговорить старика мне не удастся. Единственное, в чем я помог Кристине, так это заставил старика записать на нее половину квартиры. «Так будет правильнее по закону», – схитрил я. Профессор махнул рукой: «Как скажете».
– Вы виделись с ним позже?
– Не виделись, но он мне звонил. Как я понимаю, это произошло в день его гибели. Голос мне показался страшно взволнованным.
– Расскажите, пожалуйста, как оно было.
– Сначала я даже не разобрался, что ему нужно. «Я хочу вернуть все назад!» – кричал он в трубку. «Что назад? – спрашивал я. – Что вы хотите, профессор?» – «Назад, черт возьми, мое завещание! – волновался он. – Вы можете взять и порвать его? Сжечь? Закопать? Все, что угодно». – «Что с вами случилось?» – «Похоже, я сделал большую глупость». – «Похоже на то». – «Тогда сделайте, что я прошу!» – «Не имею права, – отвечал я. – Ни жечь, ни рвать. Так дела не делаются, профессор. Приезжайте ко мне, и мы составим новое завещание». – «Кристина будет довольна?» – «Конечно, да. Вы много дров наломали, профессор. Но все можно исправить, ведь на это нам и дается жизнь. Верно?» – «Я буду у вас завтра с утра. Только бы дожить!» – «Доживете, – усмехнулся я. – Что с вами сделается?» Утром я уже смотрел выпуск новостей…
– Мы взяли распечатку телефонных переговоров с номера профессора, – поднялась Дубровская. – Просим приобщить ее к материалам дела. В семнадцать часов вечера был зафиксирован звонок на номер нотариальной конторы, в которой и работает свидетель. В семнадцать пятнадцать Каменев позвонил дочери, сказав ей буквально следующее: «Все будет хорошо, родная. Я возвращаюсь. Возвращаюсь насовсем».
– Что думает ответчик? – судья повернулась к Нике.
Та встала. На губах ее блуждала странная усмешка.
– Делайте как хотите, – бросила она. – Приобщайте эти бумажки или выбрасывайте их в корзину. Ваше дело. Только как вы докажете, что этот разговор имел место на самом деле, а не выдуман нарочно по подсказке адвоката? Я вот утверждаю обратное. Костя звонил этому негодяю только для того, чтобы пригласить его на званый обед в воскресенье. Ты же знаешь, какие пироги я пеку, дорогая падчерица? – обратилась она к побледневшей Кристине. – А что касается его возвращения, тут еще проще. Он шел домой пить чай.