Афера хакера
Шрифт:
— Кончай балаболить. Мы вино будем пить или нет?
Что тут оставалось делать? Я послушно разлил похожую на мед жидкость и поднял рюмку:
— За удачу. За нас. За нашу удачу!
— Навертел, навертел, — притворно заворчала Ирина. — За удачу, так за удачу…
Когда мы выпили, я осторожно начал:
— Прости, что из-за меня…
— Прекрати. — Она остановила мою покаянную тираду. — Давай лучше спрашивай, о чем хотел… Да закусывай! Тебе салата положить?
— Положи, — машинально подал я тарелку. —
— Расслабься, — махнула рукой Портнова. — Кушай, детка, песенку спою.
— Так ты еще и поешь?
— Пела. Теперь — исключительно в подпитии… Химический романс «Растворю я окно». Или озорной романс «Натворю я в окно».
Я рассмеялся с набитым ртом, а потом похвалил ее кулинарное произведение и налил еще вина.
— Между первой и второй, — вздохнула Ирина. — За что пьем?
— За музыку и музыкантов!
— Пойдет.
Мы чокнулись, выпили, а потом одновременно потянулись за колбасой.
— Наши интересы совпадают! — возвестил я, а потом невпопад спросил: — Неужели бандиты шкурят всех музыкантов?
— Наверное, — пожала плечами моя скрипачка. — У меня одна знакомая на свадьбах играет в струнном трио. Вся компания получает за регистрацию одной пары полтинник, а пара платит пятьсот. Остальное — бандитам и администрации. Что, в принципе, уже почти одно и то же.
— Да-а, весело. Но ведь не одна же пара в день?
— Бывает, и одна. Или две — но в разных загсах, с интервалом в полчаса. Добираться — на такси. И что моей Любке останется? Всякие шишки норовят регистрироваться на шару, значит — играют вообще бесплатно.
— А в ресторанах?
— Нам платят полтинник за вечер, с восьми до часу ночи. Если какую-то музыку заказывают — хорошо: деньги в руки — будут звуки. Но с заказов тоже больше половины забирает наша «крыша». А еще вокалисту надо отдать больше всех.
— Почему это? — удивился я.
— Так всегда бывало, так принято. Эти вокалюги считают, что у них горло бриллиантовое, а когда поют они — рубинами публику осыпают. Вон, Болтунову в филармонию приглашали. Так она говорит: песня — штука баксов.
— Ты серьезно? — Челюсть у меня отвисла балконом.
— Вполне, — кивнула Портнова. — Ты ешь салатик, ешь…
— Представляю, сколько обещано Паваротти, — присвистнул я.
— Думаю, что не представляешь, — возразила моя подруга.
Мы помолчали. Я вспомнил о своей мужской обязанности и разлил оставшееся вино.
— Есть такой старый партийно-депутатский тост, — подняла бокал Ирина. — Выпьем за нас с вами и за хрен с ними!
— Хрен им с телячью ногу! — подхватил я.
Мы стали пить чай. Конфеты оказались мои любимые: халва в шоколаде.
— Слушай, — спросил я, размешивая сахар, — а что это за деятель такой — Доницкий?
— Председатель местного отделения Союза композиторов. Меня весной на работу звал… Нашел дуру! Он будет со
— А разве только через него можно концерт устроить? Если где-нибудь в заводском дворце культуры?
— Можно, конечно. Только это не престижно, и денег на этом не заработать. Мы вот ездили года два назад — так все норовят натурой расплатиться. Хорошо, если, к примеру, сыром или маслом. А если гвоздями? У нас ведь еще местных композиторов полно. Все пишут, пишут — а играть их симфонии никто не хочет: дрянь дрянью. Как быть? Вот и идут на поклон к Доницкому: помоги, Пал Андреич!
— Но должна же быть какая-то возможность музыканту самому пробиться! Конкурсы там…
— О, конкурсы — это еще смешнее! — скривила губы Портнова. — Вот был у нас последний конкурс на лучшую юбилейную песню — может, слышал?
— Вроде слышал, — неуверенно кивнул я.
— Конкурс был анонимный. Из десяти представленных песенок восемь насочинял сам Доницкий. И получил первую, вторую и две третьих премии. Компетентное жюри…
— Ну, а исполнители? Где еще у нас можно работать музыканту?
— В оперу и филармонию не влезешь: очень блатные места, для этого следует спать с кем надо… Помнишь старый анекдот? В оперный театр приходит певица устраиваться на работу и спрашивает: «Скажите, где тут у вас диван, на котором голоса проверяют?»
Смеяться мне почему-то не захотелось.
— Ладно, спасибо этому дому, — поднялась со стула Ирина. — Сейчас со стола уберу и побегу.
— Куда ты спешишь? Останься!
— Нет, Валера, у меня школа через два часа. В другой раз…
— Я тебя подброшу.
— Может, лучше не надо? А то в тебя ведь стреляют время от времени. К тому же выпили мы с тобою… Посиди-ка лучше дома!
— И не подумаю. — Я встал из-за стола и пошел облачаться в бронированную одежку. — У меня в ГАИ прихват.
Одевшись и пополнив боекомплект, я вернулся на кухню. Портнова уже снимала фартук, оглядываясь по сторонам.
— Ты не видел мою балалайку? — спросила она.
— Что ж ты так неуважительно о своей скрипке? — удивился я, доставая футляр из-за тумбочки. — Старинная?
— Восемнадцатый век, — кивнула она.
— Покажи, а?
— Ты что, скрипок не видал? — засмеялась Ирина, однако футляр открыла и распеленала завернутый в мягкую ткань инструмент.
Я залюбовался изящными линиями: вот кокетливо изогнулся завиток; вот встречаются, словно две волны, ус и эс; вот тускло блеснула старым лаком верхняя дека… Вспомнилось, как любовно описывал Орлов альт Альбани.
— Кто автор, знаешь? — спросил я, неохотно отрывая взор от скрипки.
— Не помню, — отозвалась Портнова, снова укутывая инструмент. — Когда профилактику делали, мастер внутрь заглядывал. Там написано имя автора и год — тысяча семьсот девяносто какой-то.