Афера Хавьера
Шрифт:
– А как поделят эти полмиллиона?
– Получишь сто тысяч, - Чико спокойно смотрел на него. Недурная стартовая сумма, даже с университетским дипломом и богатыми родителями.
– А что мне придется делать?
– Скажу, когда решишь.
– Нет, не пойдет. Как я могу решить, если не знаю?
Вопрос был законный, и Чико это признал.
– Ты делаешь то, что умеешь лучше всего, - спокойно пояснил он. Ведешь машину. И ты же забираешь деньги.
– Великолепно!
– фыркнул Рикардо.
– Это же самое опасное!
Чико вскинул руку, останавливая жалобы.
– Ошибаешься. Это самая легкая роль. Если ты решишь, что будешь с нами, я расскажу подробнее. Если нет...
– он раскинул руки и улыбнулся. Знаешь, если бы правила игры не диктовали самого сложного способа выплаты выкупа, я бы просто потребовал отправить деньги по почте. Нет никакой опасности. Это...
Он поднял руку, призвав к молчанию; из комнаты отдыха послышались шаги. Чико нахмурился.
– Умберто, где Рамона?
Вошел Умберто Масиель - громадный парень на год моложе них, с крошечными глазками и блестевшими от испарины толстыми щеками. Спортивная майка с глубоким вырезом обнажала мощную грудь и шейные мышцы, как канаты. Казалось, всю одежду только силой удалось натянуть на его мощный торс. Он наклонился и взял сигарету из пачки на столе.
– Рамона? Она мне позвонила. Сказала...
– он запнулся, качнув головой в сторону Рикардо.
Чико кивнул.
– Можешь говорить. Он в курсе. Что она сказала?
Умберто прикурил и растянулся в кресле, жалобно заскрипевшим под его тушей.
– Она сказала, что сегодня первой начинает свою роль. Что здесь она тебе не нужна, и нет смысла зря терять время. Сказала, что днем позвонит тебе, чтобы организовать встречу вечером.
– Он немного подумал.
– Ах, да. Она сказала, если ей сегодня повезет, мы сможем провернуть все завтра.
Он затянулся и кивнул в сторону Рикардо.
– Он с нами?
– Скажем, он не против. Записка у тебя?
– Вот она, - Умберто вытащил конверт и гордо постучал по нему, словно доказывая свое право участвовать в деле со старшими и богатыми Чико и Рикардо.
– Прекрасная работа, я бы сказал. Преимущества юности, проведенной в кинотеатрах, а не в бассейне.
Чико даже не улыбнулся.
– Бросишь в почтовый ящик, когда пойдешь узнать, почему я не подобрал тебя, чтобы отвезти в школу. И сделаешь это так, чтобы никто не видел. Хорошо?
– Хорошо.
– А затем ты пойдешь на занятия. И не будешь делать ничего необычного. Понял?
– Понял.
Чико повернулся к Рикардо.
– Ну?
– А если что-нибудь случится?
Чико пожал плечами.
– Тогда это просто шутка студентов, которая вышла из-под контроля дурная шутка испорченных юнцов, у которых денег больше, чем мозгов. Мы довольно часто слышали это раньше. Голос его напрягся.
– Ну?
– Прежде, чем я скажу "да" или "нет"... Записка - это единственный вклад Умберто?
– Да, это все.
Рикардо казалось, что это маловато для такого огромного парня.
– А какая роль у Рамоны?
Чико минуту сверлил его взглядом, потом пожал плечами.
– Рамона организует убежище для жертвы, чтобы там было хорошо и удобно, пока мы не получим выкуп.
– А какая роль у тебя?
– Ты в деле или нет?
Рикардо смотрел на него в упор. Легкая улыбка скользнула по лицу Чико. Рикардо нахмурился. Сто тысяч долларов... Только забрать пакет. Но пакет с полумиллионом долларов... Он предполагал, что Чико учитывает опасность меченых денег; во всяком случае, это нужно обсудить всем вместе. Если он возьмется... Сотни вещей могли пойти не так, даже Чико, казалось, был не слишком уверен. И все же полмиллиона долларов...
Чико читал его лицо, как книгу.
– Давайте пройдемся по деталям, - сказал он, глядя на старого друга непроницаемыми глазами.
– Можешь взять ещё выпить, Рики...
Он повернулся и наклонился, нажимая кнопку вызова прислуги.
Рики глубоко вздохнул.
– Ладно. Я в деле. Ты знал, что я соглашусь... А теперь ответь на последний вопрос. Что делаешь ты?
Чико весело улыбнулся.
– Я играю самую важную роль, - в его голосе звучала нескрываемая гордость, - роль жертвы...
Глава 2
Капитан Хосе Мария Карвальо Сантос да Силва - офицер связи между полицией Бразилии и Интерполом - лежал на деревянном лежаке под потрепанным такси в гараже отделения полиции района Катете Рио и обильно потел, тщательно затягивая сливную пробку бензобака. Это была последняя работа кроме, конечно, замены восьми литров масла в огромном картере - и, орудуя гаечным ключом в ограниченном пространстве, он чувствовал глубочайшую гордость за машину, под которой лежал.
Не то чтобы она была красива; на самом деле она весьма походила на любую другую старую, скрипучую, разваливающуюся, но не распадающуюся благодаря молитвам и метрам проволоки колымагу. Но такси в Бразилии всегда внушало особую любовь. И в любом ряду таксомоторов в любом городе страны её бы приняли как равную, если не считать особого внимания к возрасту. Во всем прочем она не привлекала ненужного внимания.
Конечно, у разбитой колымаги были и другие достоинства, которые ценил капитан да Силва, и то, что он не допускал к ней никаких других механиков, подчеркивало его преданность. Во-первых, скорость допотопного такси не раз спасала ему жизнь, потому что под залатанным грохочущим капотом скрывался прекрасно отрегулированный, специально форсированный двенадцатицилиндровый двигатель с самой высокой степенью сжатия, какая только могла существовать. Правда, бензина он пожирал столько, словно в управлении не было учета горючего, зато взамен мог дать, - и как-то даже дал, - двести шестьдесят километров в час, что, право, не так плохо, учитывая состояние дорог.
Водителя здорово успокаивало, что эти битые, ржавые борта и деформированные двери были не изделием Детройта, построенным экономными умниками на основе анализе цен, а специально изготовлены из пуленепробиваемого искусственно состаренного бронелиста; а толстые мутноватые стекла могли выдержать удар снаряда. И для ответа шалунам, которые порой испытывали эти качества на прочность, под передним сиденьем хранился полный арсенал, легко доступный для водителя.
Но лучше всего, - часто думал да Силва, - была радиостанция, которую сумели затолкнуть в корпус обычного приемника под приборным щитком, использовавшая в качестве громкоговорителя допотопный сигнальный рожок. Приятно порой чувствовать связь с напарником, хотя даже на малом расстоянии прием обычно был таким, что коллега получал только слабое представление об обстановке.