Аферист
Шрифт:
— И вам также самого наилучшего, — принял я свёрток.
Добрая, понимающая улыбка Марты Прохоровны сопровождала меня до самых дверей.
— Коллега, идёмте, — окликнул я Борьку, который пристроился на ящиках с консервированным мясом криля и что-то увлечённо строчил. — Здесь слишком много работы, сегодня всё не успеем. Мы вернёмся после праздников.
— Но я ещё…
— Идёмте, — с нажимом повторил я и шепнул ему на ухо: — Не переигрывай. Валим быстрее.
— Всего доброго, — раскланялись мы с работниками подпольного снабжения и перешли на бег, едва оказавшись на улице.
— Это что? — кивнул Боря на мой свёрток.
— Взятка, — коротко объяснил я.
— Кому?
— Нам с тобой.
—
— Харизма у меня, Боря. Женщины прохода не дают.
Дома я оставил Бориса рассматривать содержимое свёртка, а сам в ванной поинтересовался содержимым конверта. Двести рублей. Теперь можно и к спецу по документам. Потому что красные корочки могут вызвать приступ щедрости у нечистого на руку работника торговли. А в другой раз попадётся тёртая бабища, ещё более наглая, чем я, всё обсмотрит, обнюхает, на зубок попробует, и поминай как звали. А мне нужны качественно выполненные документы, халтуру я и сам смогу смастерить из детского набора цветной бумаги.
Борька сидел, обложившись шампанским, копчёной колбасой, кофе, консервными банками, свежими фруктами и компотом.
— Слушай, но это же мошенничество чистой воды, — сообщил он мне. — Или ты заплатил?
— Шутишь? Это они мне заплатили, — почистил я мандаринку и закинул в рот пару долек.
— Но это уголовное дело.
— Будто твои квартирники не уголовное дело.
— Это другое.
— Конечно. Разница в пару десятков лет срока. Мне, если такое случится, дадут максимум пару лет. А тебя упекут всерьёз и надолго. Но на меня никто никогда не пожалуется, даже если они поймут, что их нагрели, а мои корочки — удостоверение музейного сотрудника Беляевой Л. Г. Они, видишь ли, воры и взятки давать привыкли. И прекрасно знают, что что у самих рыльце в пушку. А на тебя, друг мой, запросто капнут, как ты ни шифруйся. Как ты ещё на свободе с такими толпами на своих квартирниках, удивительно.
— Оно того стоит, я делаю благое дело.
— Следователю это расскажешь.
— И расскажу.
— И не поможет. Точнее, усугубит. Ты пойми, переть против государственной машины — гиблое дело. Поверь, я пробовал.
— Ну вот, и ничего с тобой не случилось.
— Ну вот, и кто я теперь? Человек без паспорта.
— Так ты политический? Сбежал, что ли?
— Да нет, я, как и говорил, «оттуда». И капитализма хлебнул, поверь. Тоже мало хорошего. Но коль уж оказался здесь, жить буду по собственным правилам. Мне эта гниль — ворующие чиновники, продажные полицейские, «рука руку моет», вот где сидит. Искоренять буду. Сам. Вот это благое дело. А твои квартирники — неоправданный риск. Про западную музыку я тебе и так расскажу, поверь, я про неё побольше всех вас вместе взятых знаю. Гитару купим, играть тебе буду. Только не таскай сюда эти толпы, самому-то не надоело авгиевы конюшни разгребать каждый раз после них? И сдадут тебя, рано или поздно. Ты им благое дело, а тебе в ответ чёрная неблагодарность, так и будет. А я тебя никогда не сдам и не продам.
Хочешь со мной?
Глава 5
— Ипотека, Боря, это такая забавная штука. Вот живёшь ты в своих хоромах и понятия не имеешь, какова их рыночная стоимость. А они стоят целое состояние. И любая квартира, которую советское государство даром выдаёт гражданину, стоит денег. Но никто об этом не думает. У капиталистов не так. У них каждая копеечка подсчитана.
— Цент.
— Ну да, цент, пенс, неважно. И каждый цент ты должен выложить из своего кармана. А поскольку практически ни у кого такой громадной суммы в наличии нет, берут кредит в банке на покупку жилья. Берёшь ты, скажем, миллион…
— Миллион? — удивился Борис.
— Ну не миллион конечно, — почесал я в затылке. Сколько при нынешних ценах может стоить жильё, без понятия. — Тысяч пятьдесят, к примеру. Не суть. И отныне ты раб банка. Будешь двадцать лет выплачивать свой долг с процентами. Каждый месяц большую половину своей зарплаты ты будешь отдавать банку, и попробуй просрочить платёж. Будут звонить коллекторы по телефону и в дверь, напоминать и требовать погасить задолженность. Задолбают. И ладно, если только на словах, а то ведь и физическую силу порой применяют. Но и это ещё не всё. Твои платежи так хитро рассчитаны, что на погашение основного долга из них уходит мизерная часть, остальное — это проценты, начисленные на общую сумму долга.
— Как это? Разве ты платишь не оговорённый процент?
— Нет, друг мой, — засмеялся я. — В этом вся соль. Оговорённый процент начисляется на всю сумму долга. Его делят на двенадцать месяцев в году. И каждый месяц будь добр уплати. Я через это прошёл, и тоже долго не въезжал, как так-то. Но самое весёлое, что квартира, которую ты купил и живёшь в ней, тебе не принадлежит. Она в залоге у банка до тех пор, пока не расплатишься за кредит. И если ты в какой-то момент потерял работу и не смог платить дальше, её заберут и продадут, а тебя выселят по суду, и выплатят тебе лишь ту часть, которую ты уже отдал банку, а это, как мы уже выяснили, мизер. Так, пару раз в магазин сходить. Это и называется ипотека. Гениально, правда? Узаконенное мошенничество, как по мне. И ничего, работает. Представляешь, сколько бабла они в свои карманы получают просто так. Ростовщичество чистой воды. Я тебе рубль взаймы, а ты мне потом два вернёшь.
Мы пришли к Борькиному умельцу по документам. Умелец работал на пункте приёма стеклотары, где, собственно, Боря с ним и познакомился. Ну да, он на одних бутылках может прожить при необходимости. Пришлось ждать очереди на сдачу стекла, оно у Бориса было заготовлено и отмыто ещё с прошлого квартирника. Грузчики бегали с проволочными ящиками, вывозили очередную партию куда-то, видимо, на завод. А мы и ещё двое помятых граждан с авоськами, полными бутылок, ждали, когда начнут принимать. От нечего делать я и взялся просвещать Бориса о гримасах капитализма. А то он считает, что там всё распрекрасно, если полки магазинов ломятся от товаров.
Наконец, ЗИЛ отъехал, звякая стеклом на кочках, заветное окошечко в кассе открылось, и мы рванули к нему.
— Здорово, — протянул Боря руку. — Есть клиент. Вот, — махнул он в мою сторону.
На меня из тени посмотрели внимательным взглядом.
— Подождите. Сейчас вон тех приму и поговорим.
Мы отдали принесённое добро и пошли курить. Мысль бросить, конечно, была, но я её отогнал. Под сигаретку мне хорошо думается, так что пока я не готов отказаться от своей дурной, но самой любимой привычки. К тому же, это отличное средство коммуникации. Пригодится. Я и раньше с собой таскал целый набор сигарет. Когда рыщешь по городу в поисках улик, свидетелей и преступников, с кем только не приходится общаться. К каждому нужен свой подход, и сигареты порой открывают двери, рты и сердца получше любого ключика. Наконец на окошке появилась криво намалёванная табличка «Перерыв пятнадцать минут», и нас пропустили внутрь.
Коридор, уводящий вглубь здания, был заставлен ящиками, бутылками, банками и ещё каким-то хламом. Лампочка, освещавшая это добро, была одна, пол здесь отродясь не мыли, так что догадаться, какого он когда-то был цвета, не представлялось возможным. И не скажешь, что здесь обитает мастер ювелирной работы, способный изготовить документ любой сложности. Но Борис утверждал, что это так, и его знакомым здесь сделали по диплому, когда тех отчислили накануне защиты за участие в квартирнике, подобном Бориному. Собственно, тогда-то и узнал Боря про саму возможность жить с поддельными документами.