Афган, любовь и все остальное

Бондарчук Виктор

– Ты земляк. Тебе всего полгода служить осталось. А засветишься не по делу, кинут в такую дыру, что фиг живым – здоровым домой вернешься.

– Спасибо тебе конечно, но выпить все равно хочется.

– Хочешь папироску сладкую?

– Спасибо, не употребляю и тебе не советую.»

– Есть еще один вариант в виде майора Кириченко. Он продовольствием рулит. Кстати, и на твою точку продовольствие формировал. С ним можно поговорить. Но опять же, за просто так он бутылку не даст, удавится.

– А ты тоже особисту обо всем этом доложишь?

– Про Кириченко нет. Он тема отдельная. Не моего уровня. Я просто тебя с ним сведу. А как ты с ним договоришься, это не мое дело. Да и этот майор никого не боится. Все у него тут в штабе куплены. Ну как, идем? – майора нашли быстро. Он в своем кабинете сидел обложившись бумагами, фактурами, накладными. Комнатка маленькая, не развернуться. Все пространство занимает массивный, старинный стол. Наверное штука очень дорогая. Не понять как его сюда затащили. Скорее всего собирали на месте. И за этим монументальным столом восседал не менее монументальный офицер. Глянув на которого, никогда не скажешь, что это человек торговли, крыса тыловая. Судариков представил меня и тут же исчез. Майор встал, пожал мне руку и снова опустился в такое же, как и стол, монументальное кресло. Моего роста, или даже чуть-чуть повыше. Косая сажень в плечах, черные гвардейские усики подковкой, ни какого живота. Гвардеец, гусар настоящий.

– Что нужно, сержант?

– С точки прибыл. Медаль получил. Обмыть бы надо. Бутылку водки в долг не одолжите. – смотрит внимательно, думает.

– Что за точка? Кто командир?

– Разведрота. Командир старший лейтенант Тарасов.

– Все понятно. У меня нет такого понятия, как долг. Короче, через неделю к вам борт пойдет с продуктами. Вместо десяти ящиков тушенки будет девять. С Тарасовым сам будешь разбираться. Вот такой расклад. Согласен?

– И что мне будет за ящик тушенки?

– Бутылка конька высшего качества. Правда узбекского, но качество гарантирую.

– И все?

– А что ты еще хотел?

– Да не знаю. Очень уж не равноценно.

– Короче, думай минуту. Время пошло.

– А я уже надумал. За две бутылки по семьсот грамм плачу сто долларов.

– Круто сержант. А почему на тушенку то не хочешь? Ну не расстреляет же тебя твой Тарасов.

– У нас с питанием плохо. Консервов не хватает даже на паек, на боевые.

– Все понятно. Хозяин – барин. Деньги с собой? – я вытащил из нагрудного кармана заранее приготовленную купюру. Майор внимательно ее рассматривал. Пальцем тер борта пиджака Франклина. Я потом тоже так буду проверять долларовые стольники. Самый надежный способ. Под пальцами четко чувствуется шероховатость бумаги в этих местах. Закончив проверку, майор убрал ее в стол.

– Подошлешь Сударикова. Ему не говори, что на доллары купил. На тушенку обменял и дело с концом. Здесь все так делают. – через час Виталька принес три пятьсот граммовые бутылки коньяка. К ним палку сухой колбасы, пять баночек греческого, апельсинового сок и две банки тушенки из стратегических запасов родины. Той самой без жира. А заодно поведал, что Галина уже в госпитале не работает. Вышла замуж за кого то из офицеров и отбыла вместе с мужем в Союз. После этого известия Кандагар стал мне неинтересен.

Два дня не выползал из комнаты писарей. Я там и приписан на временное житье, до своего отбытия к постоянному месту службы. Но коньяк закончился, сутки отходняка. И только от скуки и безделья вышел в город, в котором как оказалось есть очень даже много любопытных и интересных мест. Когда служил здесь в госпитале, кроме пары выходов на ближайший базар, нигде не был. Но опять же, не имея под рукой оружия, побаиваюсь отрываться далеко от центра города. Зашел конечно в госпиталь, но там ничего интересного. У них свои заботы, я там для всех чужой. Чтобы влиться в ту же госпитальную компанию, или к тем же писарям, нужны деньги. А я не собираюсь тратить сто долларов на какое то мутное застолье. Но и назад везти деньги тоже не разумно. Кто знает, что ждет меня впереди. И не придумав ничего лучшего, заворачиваю в знакомую чайхану Али. Вывод из всего этого один, без денег человек не живет, а просто прозябает. Это я запомнил на всю жизнь. А еще понял одну, для себя не очень приятную истину. Я все время один. Даже тогда, когда нахожусь среди людей. И до армии только при случае, при надобности шел на контакт. Был Серега Ситников, кореш, друг детства, да и того посадили. Я еще не знал, что он живым с зоны не выйдет. Вот и сейчас, вместо того чтобы загаситься с сослуживцами из госпиталя, тащусь черт знает куда, искать на жопу приключений. Мне кажется, что я совершенно один в этом огромном мире. Один среди толпы. Я сам по себе. Понимаю что это плохо, а ничего с собой поделать не могу. Не хочется ни с кем долго общаться. И от этого, в часто меняющейся обстановке, поначалу легкая неуверенность, даже боязливость. Которая быстро меняется на злость. Матерю себя неизвестно за что, маму – родину с ее дебильной международной политикой. И эту горную страну, с ее враждебными ко мне жителями.

Кофейня Али процветает, народу в ней полно. И как в тот раз меня сразу же примечает тот самый старичок-официант. И который, оказавшись рядом со мной, почему то не предлагает место за одним из столиков. А глядя мне прямо в глаза, что-то негромко говорит. И я, чтобы расслышать, склоняюсь к нему.

– Уходи отсюда солдат. Здесь твоя смерть. – не отвожу глаз. Злость с удвоенной силой бьет в голову. Я не собираюсь следовать ни чьим советам. Я сам себе велосипед, и сам решаю как мне поступать, что делать. Не знаю что увидел в моих глазах этот аксакал, но низко поклонился и исчез.

Несмотря на кажущуюся многолюдность, два столика пустых справа были. За один из которых я и сел. В этой половине, где столы, народу поменьше, чем в той на коврах. Снова появился старик – официант. Теперь уже в его руках поднос, на котором дымится чашка с пловом, кофейник и вазочка с засахаренными фруктами. Вот только взгляд у него сейчас испуганный. И вот оказывается почему.

– Али знает, что ты здесь, солдат.

– Ну и пусть знает, мне то что до этого.

– У него брата убили ваши. Того, чей пистолет ты сюда принес.

– Я его не убивал. А когда встретились, то оба были при оружии.

– Все это так, но Али сегодня очень расстроен.

– Мне плевать на его настроение. Я пришел сюда не его утешать. Вот сотня та самая, ваша. Неси бутылку коньяка. И мне плевать на всех вас. Я без оружия. Но попробуйте взять живым. – я рассмеялся старику прямо в лицо. Тот снова закланялся и исчез. Злость потушила чувство страха, но не рассудок. И я автоматически прикинул расстояние до двери, а так же вспомогательные предметы самообороны. Столик и табуретка очень легкие, а вот тарелкой из под плова можно четко рубануть по глазам. А толку со всего этого? Если просто траванут, а то еще хуже, сыпанут в коньяк снотворного. Гоню эти здравые мысли. Надо встать и уйти. И не могу. Я как фаталист у Лермонтова, будь что будет. Официант – старик принес узбекский коньяк и далеко не отходит.

Выпил только одну стопку, когда в зале вдруг стало тихо. Прямо к моему столику направляется сам Али. Вот и все, закончился мой выпендреж. Пристрелит сейчас на месте. Чтобы не ждать конца, как барану, беру в правую руку бутылку коньяка. Делаю вид, что наливаю. Хозяин кофейни усаживается напротив. Рядом старичок. За спиной хозяин молодой охранник: спокойный и равнодушный. Он убьет не моргнув глазом.

– Ищешь смерть, солдат? – черные глаза Али совсем не сверкают ненавистью. Во всем его облике спокойное равнодушие. Он и охранник вроде как «обдолбанные». Отвечаю спокойно и так же равнодушно. Правая рука сильнее сжала бутылку коньяка, мое единственное и бесполезное оружие в этот момент. Оказывается он хорошо говорит по-русски.