Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Шрифт:
— И вечером не выходил?
— Нет, один раз, кажется, вышел.
— В котором часу?
— Не помню! Честно, не помню, хоть убейте! Темнеть начало.
— Что он делал?
— Попросил, чтобы я заварила чай и принесла его в четыреста пятнадцатый, там, дескать, приятель живет, и мы хотим чайку попить.
— Что у него было в руках?
— Не знаю… Не помню.
— Опять врете! Я вас точно сейчас засажу!
— Палка у него была. Ну, железная, как толстый прут. Он опирался на нее, будто у него болела нога.
— Значит, с этим
— Да… То есть, я думаю, что да.
— И где вы заваривали чай?
— У нас подсобочка с плиткой есть.
— Долго вы там были?
— Минут пятнадцать.
— И не видели, как картавый зашел в четыреста пятнадцатый? Не верю!
— Не видела. Богом клянусь, не видела. Заметила только, как вышел.
— Ну вот, — сказал я тише. — Вот только сейчас вы начинаете говорить правду. И как он вышел?
— Выбежал. Уже без палочки. И не хромал… Я за ним из-за шторки следила. Потом быстро-быстро пошел по коридору к себе, в двадцать второй.
— Больше вы ничего не заметили?
Мария Васильевна смотрела на меня с ужасом. Она приоткрыла рот и едва слышно ответила:
— У него рука была в крови… Он оттирал ее на ходу платком.
— И вы даже не попытались вызвать милицию? Вам было наплевать на то, что он сделал в номере Алексеева? Невероятно!
— Я боялась. Он бы убил меня… Простите, ради бога! Меня будут судить за это?
— Когда картавый освободил четыреста двадцать второй?
— Не заметила. Может быть, как-то незаметно проскочил, когда я стучалась к Алексееву?
Я покачал головой и сказал укоряющим тоном:
— Вот видите, Мария Васильевна, к чему приводит жадность? Погнались за долларами и чуть было не угодили под смертный приговор.
— Господи, старая дура! Если бы я знала, чем дело кончится.
— Мы все мудры задним умом… Ладно, — я повернулся к двери. — Надеюсь, суд учтет ваше искреннее раскаяние.
— И что же теперь делать?
— Если не ошибаюсь, в четыре часа вы должны прийти на дежурство?
— Да.
— Вот как придете, так все, что вы мне сейчас рассказали, повторите при свидетелях и под протокол.
— Хорошо, — она судорожно сглотнула. — Я повторю.
Глава 11
Я вернулся в гостиницу и, увидев мою девушку под пальмой живой и невредимой, вздохнул с облегчением.
— Все в порядке? — спросила Валери. — Я уже начала волноваться.
— Не то слово. Выражаясь твоей терминологией, я вовсю насаждаю свое правосудие.
— Что тебе рассказала тетка?
— Она призналась, что дала ключи от четыреста двадцать второго номера седоватому человеку, который плохо проговаривал букву «р». Он же просил ее заварить чай для Алексеева… О чем тут народ говорит?
— Все обсуждают полет американца.
— Я не могу поверить, что это несчастный случай. Слишком невероятное совпадение. Ему наверняка помогли выпасть с балкона.
— Ты думаешь, кто-нибудь в это поверит?
— Когда
— Какая проза! Я думала, что ты предложишь мне заняться любовью.
Нельзя сказать, чтобы я воспринял слова Валери с неописуемым восторгом. В желудке у меня было пусто, а со стороны парка тянуло такими головокружительными запахами шашлыков и плова, что я изошел слюной.
— Может быть, мы быстренько перекусим, а потом вернемся домой и свершим все задуманное?
Валери стала кукситься, как маленькая девочка. Она надула губки, нахмурилась и сказала:
— Ты противный обжора. И не подходи ко мне больше!
После таких слов я, разумеется, в одночасье забыл про еду, обнял свое сокровище за плечики, и мы пошли к лифту.
— Я проверяла твою реакцию, — сказала Валери, когда мы поднимались в кабине лифта. — И еще раз убедилась, что любовь мужчины напрямую связана с насыщением его утробы. А я-то мечтала о возвышенной и бескорыстной любви… На, жуй!
С этими словами она извлекла из сумочки два огромных гамбургера и, словно кляп, затолкала один из них мне в рот. Я пытался произнести слова глубочайшей признательности, но получилось нечленораздельное мычание, и, махнув рукой, я с огромным удовольствием принялся насыщать свою утробу, разжигая тем самым свою любовную страсть. Когда двери лифта разъехались в стороны, один гамбургер был уже уничтожен, а моя рубашка не без стараний Валери расстегнута наполовину.
Не отрываясь друг от друга, мы шумно зашли в наш номер, где по-прежнему царил хаос, с которым мы даже не пытались бороться, и рухнули на скомканную постель. Валери стаскивала с меня рубаху, в то время как я давился вторым гамбургером. Со стороны мы выглядели, наверное, очень сексуально. Но едва Валери взялась за мой брючной ремень, как задребезжал телефон.
Валери чертыхнулась и сказала:
— Вот так всегда! Что там еще хотят нам сообщить?
Не вставая с постели, она протянула руку к трубке, прижала ее к щеке и протяжно сказала:
— Аллеу! — И после паузы: — Алло, вас не слышно! Говорите же!
Мне показалось, что я подлетел до самого потолка.
— Не слышно?! — Я вырвал у нее трубку. — Говорите!
Сомнений никаких не было. Мы не слышали абонента. Надевая рубашку и туфли на ходу, я выскочил в коридор. Валери что-то кричала мне вдогон, но я не обращал на ее слова никакого внимания. Главное было — успеть.
У лифта я едва не сбил с ног какую-то женщину, и теперь, вдобавок ко всему, мне в спину неслись проклятия и ругательства. На лестнице я, как школьник, перепрыгивал через перила, сокращая свой путь, ступени неслись мне под ноги со страшной скоростью, перед глазами кружились пролеты и окна. Я бежал очень быстро, насколько это вообще было возможно, и все же мне показалось, что прошло очень много времени.
— Ну вот, конечно! — пробормотал я, вбегая на четвертый этаж и видя пустующий стол дежурной.