Афганский компромат
Шрифт:
Все происходит неимоверно быстро. Мысли и движения уже не поспевают друг за другом. Жар разливается по всему телу. Легкие — разрывающиеся меха, сердце — давящий скоростной пресс.
Так быстро он бегал только однажды в жизни, когда мчался к своим, которые его не видели, и боялся, что когда те наконец заметят человека, то в темноте могут принять за противника. Как же длинны оказались эти пятьдесят метров, гарантированно уводившие Ефимова за пределы минного поля! Везение, удача, иначе не назвать, вели сегодня Сергея под руку. Наверняка давно можно было
Наконец-то Ефимов почувствовал под ногами твердую каменистую поверхность. Он замер и, обливаясь потом, повалился на нее в полном изнеможении.
Легкие хрипели, сердце колотилось как бешеное. По мышцам разливалась предательская слабость. Ефимову хотелось немного полежать. Минут пять, нет, десять, пятнадцать, полчасика.
«Надо идти», — решил Сергей, встал и огляделся по сторонам.
Светало. Отчетливо проглядывались недалекие сопки. Прапорщик вытер со лба пот и, держа оружие наготове, быстро зашагал в нужном направлении. Получалось, что теперь идти ему было ближе ко второму бронетранспортеру.
— Стой, кто идет? — Бдительный часовой окликнул Ефимова еще издали.
— Свои, — отозвался он, и тут же загремел откидывающийся люк.
Видимо, экипаж не спал. По броне застучали каблуки. Затем кто-то спрыгнул на землю.
Навстречу Ефимову шагнул сержант.
— Товарищ прапорщик, где вы так долго?.. — недовольно пробухтел встревоженный Юрасов.
— Я же говорил, что надо провести рекогносцировку на местности.
— Но не до утра же!
— Как получилось…
— Толк-то хоть есть?
— Есть, — односложно ответил Ефимов, схватился за поручень и буквально в одно движение оказался на броне.
— Понятно, что ничего не понятно, — обиженно пробормотал сержант и влез на транспортер вслед за прапорщиком.
— Не бухти! Давай-ка лучше в темпе выйди по радиостанции на Савенко. — Ефимов назвал фамилию командира первого бронетранспортера. — Пусть сюда подъезжает.
— А зачем радиостанция? Мы ему сейчас так просемафорим. — Сержант юркнул в люк.
Не успел Ефимов запротестовать, как Юрасов несколько раз подряд включил и вырубил прожектор. Через пару секунд был получен такой же ответ. Следом послышался шум заработавших моторов.
Глава 17
Утром, перед началом занятий, Сошников довел до личного состава приказ ротного: построение произвести в составе учебных групп.
— Инструкторы приехали, — зашептались бойцы в шеренгах.
— Вот и хорошо, — выделился на общем фоне голос Прошкина. — Задолбал уже всех этот дед. Может, хоть новый инструктор толковый попадется.
— Блажен, кто верует.
— Становись!
— Ротный идет.
— Да и хрен с ним.
— Кончай базар! Равняйсь! Смир-но! — Сошников шагнул навстречу командиру роты.
— Вольно! — Кречетов слегка ссутулился и спросил: — Люди все?
— Все, — ответил Сошников.
Олег Анатольевич Плотников, назначенный инструктором во вторую учебную группу, оказался
В первый день спецназовцы занимались на скальнике. Они забивали и извлекали крючья. При этом бойцы учились отличать трещину, в которой крюк будет держаться надежно, от той, из которой он при рывке может вывалиться, и от той, которая может отколоть сам камень. Затем они организовывали страховочные станции, по очереди помогали друг другу, поднимались и спускались по скале.
К вечеру бойцы изрядно устали, но почти все выглядели довольными. Занятия принесли спецназовцам ощутимую пользу. Они вспомнили то, что знали раньше, и многому научились.
А на следующий день вся рота отправилась на ледник. Вторая группа двигалась в центре длинной вереницы бойцов, поднимавшихся на гору.
Ефимов по старой привычке находился впереди группы, следовал сразу за инструктором. Подъем был не трудным, все однообразно, не интересно, серо. И вдруг справа от тропы на огромном серо-буром валуне что-то блеснуло.
Сергей присмотрелся, увидел нечто квадратное, прикрепленное к каменной поверхности, и почти сразу догадался, что это табличка, увековечивающая чью-то память. Он подошел поближе и сумел разглядеть надпись, сделанную на табличке: фамилия, имя, отчество, даты жизни. Ниже еще одно имя, а в метре вторая табличка со сходной надписью.
«Я спросил тебя: «Зачем идете в горы вы?» — мелькнула в памяти старшего прапорщика строчка из песни Владимира Высоцкого. — Действительно, зачем?»
Ефимов не любил глупый риск. Может, он и не относил к таковому покорение всяческих заоблачных вершин, но фанатом восхождений не был точно.
«Зачем, почему погибли люди? Если уж расставаться с жизнью, то ради какой-то настоящей цели, а не тех самых пресловутых гор, «на которых еще не бывал».
Ефимов, занятый подобными рассуждениями, добрался до гребня отрога, оказался рядом с Олегом Анатольевичем и полюбопытствовал:
— Они здесь погибли?
— Не обязательно, — ответил инструктор и покачал головой. — Люди могли разбиться где угодно. А таблички ставят в тех местах, где чаще ходят. Чтобы помнили.
— Наверно, это правильно, — согласился Ефимов, и они замолчали.
Грустно, несправедливо, когда погибают молодые.
Под ногами появилась наледь, идти стало скользко и потому опасно. Разбиться на этой тропе вряд ли было можно, а вот существенно поломаться — запросто. Спецназовцы замедлились. Скорость движения упала еще больше, когда они пошли вниз, к леднику, отливавшему на солнце синевой, слепящей глаза. Он лежал в распадке между двух отрогов, был по-своему красив и величественен, а еще от него явственно несло холодом.
«Вековая стужа», — невольно подумал Ефимов.