Афина Паллада
Шрифт:
— Отара где? — крикнул чабан на уныло потупившуюся арбичку.
Ограда скрывает внутренность база, но чабан не услышал дыхания восьмисотголовой отары.
— Забрали, — заплакала арбичка. — Расформировали. Управляющий и зоотехник. Вода, говорят, близко подошла.
— Где подошла? Так и было! Выход на бурун показывали?
— Да, и мост Али предлагал ремонтировать, одну сторону мы сделали из бревен, что ты возил.
— Когда забрали? — полыхает гневом чабан.
— Четвертый
— Почему отдали? — как плетью, хлещет он женщину. — Кто разрешил? Где Али и Сафар?
— В карты играют, — виновато опустила плечи Разият.
— Я им покажу карты!
Едва старший ступил на порог, братья вскочили.
— Почему сидите дома, интересно мне знать?
— Мы решили расчет брать, — ответил Али.
— Пока не взяли, режьте камыш.
— Снег идет, — вставил Сафар.
— Я сказал…
Братья живо оделись, взяли резаки, проволоку, ушли.
В беленых горницах жарко. Одинарные оконца запотели. Разбитое стекло в одном заткнуто ватником. Саид осмотрел ружья. Глянул на мягкий чемодан Сафара в авиа ярлыках, перетянутый сыромятным ремнем. Отвел глаза от социалистического обязательства бригады, висевшего на стене: теперь оно, как и последняя грамота, годно разве на раскур.
Разият бесшумно ставит на стол блюдо с мясом. Разрезает горячую пшеничную буханку. Саид сполоснул руки. Молча ест. Запивает желтой, как керосин, вкусной кумской водой, принесенной с родного Эльбруса. Ведро и старинная медная кружка поставлены рядом.
Нет, не хочется есть. Обида гложет его. Говорил же осенью: надо уйти с этой кошары. А опасности нет и сейчас. И мост все равно надо чинить.
Влез в жаркий, как печь, полушубок, в папаху — и верх и подкладка из цельной бараньей шкуры, — взял ружье, оседлал кобылицу. Выходя из конюшни, встретил Секки — шла с камышовым снопом домой, кормить больного мужа. Печально переглянулись.
Контора отделения — низенькая горница с разбухшей саманной печкой. Потолка, как и всюду, нет — над головой стропила. Глина на стенах осыпалась, виден камыш. Мокрый земляной пол. Шкафик. Сейф-сундук. Стол на курьих ножках, застланный красным ситцем в чернильных пятнах. Окошко одно, меньше, чем на кошаре Муратова.
Около печки с тлеющим кизяком рабочие на корточках курят «атомные», махорочные сигареты. За столиком Бекназаров в чабанских валенках и полушубке. Только шапка своя, каракулевая. Рядом примостился сытый, с белесыми ресницами бухгалтер в длинном, до пят, тулупе. Напротив управляющего — румяная, полнотелая учетчица в зеленой стеганке, пуховой шали и хромовых сапожках.
Когда Саид вошел, в конторе все помирали со смеху. Не смеялся лишь бухгалтер — он только что рассказал новый анекдот.
Бекназаров приветливо пожал руку чабану, продолжая переживать анекдот.
— Судьбу отары вы решили, — сказал Саид. — Решайте судьбу бригады. Чабаны мои в карты играют. Уходить собираются кадры.
Спелые груди учетчицы еще колыхались, но глаза с поволокой посерьезнели. Смолк смех. Бухгалтер углубился в засаленный кондуит.
— Стихия! — развел маленькие крепкие руки Бекназаров. — Будем управлять ею, как записано в Программе, но не сразу.
— Вы и коммунизм будете строить не сразу! — пылко прорвался гнев чабана.
— Ай-ай-ай, товарищ Муратов! Какой горячий скакун! Уже с порога нашел у нас недостатки: коммунизм плохо строим! Вот это принципиальная критика — быка за рога! — засмеялся, блеснув симпатичными зубами, управляющий.
— Извиняюсь, я не это хотел сказать, — покраснел чабан. — Поспешили вы — вода не прибывает, я палки в трех местах ставил и выход нашел по буруну.
— Рисковать народным богатством не имеем права, хоть и плохие мы коммунисты.
— Что же мне делать? В середине зимы без работы оставили!
— Сочувствую, но помочь не могу. Сдавай коней, инвентарь, езжай на центральную усадьбу — там директор решит. У меня отар нет.
— За триста верст ехать, — чуть не плачет горец, обращаясь к рабочим. — А когда я отару принимал, она не вставала, руками поднимали…
— Мы тебе зерна давали, как на три отары! — говорит Бекназаров.
— Ашот Давидович, — просит управляющего хромой замасленный тракторист. — Нельзя Муратова отпускать, второго такого чабана нет, я его три года знаю, его в Москве знают!
— А кто сказал, что он плохой чабан? — открывает папку Бекназаров. — Вот можешь прочитать проект характеристики на Муратова, дай бог тебе такую заработать… «Влюблен в свое дело… чуткий товарищ и друг… морально устойчив… принципиален в партийной и хозяйственной критике недостатков…»
— Не надо характеристику. — Саид перепуган. — Отару отдайте. У меня нету другой профессии, семью тоже одевать-обувать надо…
— Не падай духом, Муратов, — с участием говорит бухгалтер. — Пока не решишь вопрос, средний заработок начислять будем.
— Почему? — спросил управляющий. — Они ведь камыш режут.
— Это их дело. Еще и стихийные выплатим при увольнении, — настаивал бухгалтер: почувствовалось, что он с управляющим на ножах.
— Какое увольнение? Зачем увольнять? — опешил Саид.
— Я помню, эту кошару заливало, — говорит старый рабочий. — Хлынуть недолго, перенести ее надо за бурун.
— Я за нее не держусь, — просит всех чабан. — Есть резервная кошара, с синим домиком.