Африканеры в космосе. Где мой муж, капитан?
Шрифт:
Как только он вылез наружу, Грут повернул голову:
— Устал немного, — сказал он с виноватой улыбкой. — Это палатка отца. Там заплатка на крыше? Он давно ушёл?
— Когда ушёл не знаю, ночевал он тут. Внутри его рюкзак… — Винк очень не любил врать и думал лишь о том, чтоб не запылали предательски уши. — И вещи мефру Брауэр.
— Брауэр? — удивился Грут.
— Да, — как смог непринужденно ответил Винк, — там её медицинская сумка.
— Что она здесь делает?
— Она медичка, — пожал плечами Винк, — наверное,
Грут поднялся, отодвинул в сторону Винка. Заглянул в палатку.
— Может быть, может быть… — Пробормотал он.
Винк хлопнул его по плечу:
— Не параной, брат.
Грут угрюмо кивнул, обернулся на треск. Из-за деревьев вышел его отец, усталый и угрюмый. Увидел сына, порывисто обнял его, пожал руку Винку.
— Отец, где ты был? — спросил Грут
Дидерик нахмурился. Не поднимая глаз на стоящих перед ним пацанов, сказал:
— У меня плохие новости. Мефру Брауэр больше нет.
— Чёрт, как? — Вырвалось у Грута
Отец поморщился, но одёргивать не стал.
— Ночью она одна вышла из палатки и на неё напал медведь. Наверное, всё произошло очень быстро. Я спал и ничего не слышал. И этот чёртов водопад… — Дидерик застонал. — Я пошёл по следу, вышел к реке. Осмотрел оба берега, но так и не нашёл, где он вылез. Сейчас приедут мои бойцы, прочешем местность ещё раз.
Грут хотел сказать: “Отец, а что мефру Брауэр делала в твоей палатке?” Но посмотрел, как перекатываются у него под кожей желваки и промолчал.
Вместо этого он спросил:
— Ты уверен, что шансов нет?
Дидерик покачал головой:
— Слишком много крови. Никто бы не выжил… Вы сами-то как, — спохватился он, — почему задержались?
Грут подумал, что косвенно он виноват в гибели Брауэр, ведь, если б они не застряли возле Собачьей Лужи, его учительница не кинулась с отрядом скаутов их искать. Да, он виноват. И эта вина останется с ним на всю жизнь. Даже если вслух никто ничего не скажет.
— Я… Простыл. Винк меня вылечил… Как только смог ходить, мы пошли обратно. Прости, отец, я… Чёрт, если бы я…
Дидерик положил руки ему на плечи:
— Посмотри мне в глаза. — Грут посмотрел. Он напряг все оставшиеся силы, чтобы не заплакать. — Запомни: ты ни в чём не виноват. Это я не смог защитить человека, — он запнулся, — за которого отвечал. Понял?
Грут кивнул.
Дидерик повернулся к Винку.
— Вылечил, говоришь? Молодец! — Он похлопал Винка по плечу и тот не выдержал, всхлипнул от боли. Дидерик нахмурился: — А ну-ка, снимай рубашку.
Волдыри полопались и кровили, особенно на плечах. Дидерик сокрушённо покачал головой:
— Господи Иисусе… Про стебли запомнил, это ты молодец. А про листья забыл?
Он залез в палатку, удивлённо уставился на аккуратно расстеленные спальники, но ничего не сказал. Достал из медицинской сумки Адели банку с мазью,
— На, закуси.
Винк замотал головой:
— Да не надо, я потерплю.
— Кусай! — Рявкнул Дидерик. — И потом терпи, будет больно. Только не дёргайся.
Винк закусил деревяшку. Дидерик толстым слоем обмазал обожжённую кожу и начал аккуратно втирать мазь. Винк сидел неподвижно, только слёзы катились по щекам, и за эти слёзы ему не было стыдно. Потом Дидерик замотал ему грудь и живот тканью и разрешил надеть рубашку. Винк выплюнул ветку. Боль стихла, по коже разлилась приятная прохлада.
На площадку один за другим выезжали скауты из отряда Дидерика
Казнь
— Простите, мефру Брауэр, я буду молиться за вас. — Шепнул ей в ухо Гендрик.
Сегодня он был не в меру разговорчивым. Обычно Де Той мог обходиться жестами и неопределённым хмыканьем месяцами, будто боялся, что с воздухом для слов в него бес заберётся. А сейчас жалость и нежелание становиться палачом разрывали его сердце и всё, что он мог, это превращать их в бессмысленные слова. И плевать на беса, хуже уже не будет.
— Зачем ты это делаешь, Гендрик? — Так же тихо спросила Адель.
— Нас слишком мало для раскола. Нас мало даже для того, чтобы просто выжить. — Ответил де Той. — Простите.
Длинное тонкое лезвие, почти игла, вошло ей под лопатку и проткнуло сердце. Острие вышло под солнечным сплетением. С него упала одинокая капля крови. Глаза Адель распахнулись от неожиданности. И никакая жизнь не пролетела перед её глазами, как писали в книжках. И не Дидерик Грут улыбнулся ей в последний раз…
…
Давид стоял возле трапа на птичку и разглядывал сердечко, вырезанное из желтоватой бумаги. Он бежал куда-то, сунул руку в карман, а там то, чего не должно было быть. Когда это случилось в первый раз, он удивился. К десятому привык. Конечно, он догадывался, чьей рукой выведена эта неровная строчка. Та девочка-подросток, что опоздала на «Гроот Зимбабве». Ему было её жалко, но в его сердце не было места для ещё одной женщины, даже такой маленькой.
«Она потеряла родителей, и сейчас ей нужен кто-то взрослый рядом, на кого она могла бы опереться. Поэтому она выдумала себе эту любовь» — убеждал он себя, но получалось плохо.
И вдвойне плохо было то, что он ничего не сказал об этом Анне. В первый раз с того дня, как он влюбился, у него появился секрет от любимой. И маленький тайничок под обшивкой, в котором лежало уже 9 таких же сердечек. Давид знал: открой он эту тайну, покажи эти сердечки Ане, девочка будет ранена в самое сердце, ей и так больно. Он не мог. Поэтому прятал их, прятался сам, стыдился, будто на самом деле был в чём-то виноват.