Африканеры в космосе. Где мой муж, капитан?
Шрифт:
— Командир, — сказал с сомнением Фред, — Я всё равно не понимаю, зачем Ван Ситтарту всё это было нужно. Неужели пустое тщеславие? Убивать из-за этого мефру Брауэр, которая столько лет учит наших детей… Как-то это слишком.
Дидерик отчётливо осознавал, что каждое его слово ложится сейчас на весы, на второй чаше которых — непререкаемый до этого момента авторитет Капитана. Очень тяжёлый груз. Взмахом руки он заставил всех утихнуть.
— Фред, ты зря недооцениваешь его тщеславие. Но дело не только в этом. Убив Адель, Ван Ситтарт постарался скрыть тайну пострашнее, чем его подлость пятнадцатилетней давности. Мефру Брауэр много раз говорила, что мы деградируем, опускаемся к средневековому уровню развития, что маленькая колония, вроде нашей, не может обеспечить
Гробовую тишину нарушал только шум водопада, потом по ней лёгким ветерком пронеслись шепотки, усилились в гул. У всех в глазах стоял один вопрос: "Как?"
— Вы готовы слушать дальше?
— Да! — закричали скауты и их дружный рёв перекрыл шум падающей воды. Грут вдавил кнопку самописца.
Космический катафалк
Во время предполётной подготовки я вспомнил про контейнер со "Станцией дальней космической связи". Вот совершенно из головы вылетело, а тут вспомнил. Спросил у Гендрика, он насупился и отправил к Капитану. Ван Ситтарт долго чесал свой аристократический подбородок, потом сказал, разглядывая мою левую щёку:
— А, вспомнил. Он был пуст.
— Как пуст? — опешил я.
— Ну да, совершенно пуст. Наверное, забыли в спешке положить. — Он демонстративно отвернулся, с видом, что добавить ему больше нечего. И тут я ухватил его за локоть. Сказал:
— Капитан, странно это как-то. Все конейнеры полные, всё соответствует спискам, а тут просто взяли и забыли?
Что тут было… Он подпрыгнул на месте, высоко подкинув колени, ну чистый конь на выездке. С перекошенным лицом он вытащил кружевной платок и трясущейся рукой начал тереть рукав в том месте, где я к нему прикоснулся. Кружевным платком… Не, другого такого фрика среди буров точно не найдёшь. Пока я изумлённо хлопал глазами, он выдал, сорвавшись на фальцет:
— Механик… Д-давид, у вас, мне кажется, много дел, не задерживаю. Поторопитесь, скоро вылет.
Когда он это говорил, у него дрожали губы, клянусь. Тогда я понял, насколько нехорошо с психикой у руководителя нашей колонии. Понял, принял и пошёл готовить птичку к полёту. Но про "пустой контейнер" не забыл. Просто решил не форсировать события. В конце концов, такой же должен быть на втором ковчеге. Посмотрим, насколько он пустой и что вообще эта загадочная станция может.
Мы вылетели. Капитан напялил на себя ремонтный скафандр. Если вспомнить, как он надевается, скорей обсыпал себя им. Нам с де Тоем выдал обычные российские, которыми комплектовалась птичка.
— Я… руководитель экспедиции. Если возникнет необходимость, механик… Давид, воспользуйтесь скафандром на "Гроот Зимбабве" — заявил он.
Понять, куда он смотрит под антрацитовой чешуёй скафандра было невозможно, но точно не в мои глаза. В этом я не сомневался. Так упорно отводят взгляд от чего-то уродливого, что не хочется видеть.
Пристыковались мы за птичкой "Гроот Зимбабве", прямо перед грузовым шлюзом. Меня отправили его открывать, сами остались на борту. Что скажу: в первый раз выйти в открытый космос невероятно страшно. Окружающее тебя пространство не имеет никаких пределов. Это вам не небо, которое, бывает, можно руками потрогать. Это бездушная холодная чернота, абсолютно пустая, и от неё так же пусто становится в груди. Я зацепил карабин за скобу, оттолкнулся чуть-чуть, и улетел чёрт знает куда, чуть не расквасив иллюминатор о хвост второй птички. Возвращался, осторожно перебирая руками. Я не то, что резкое движение боялся сделать, я дышать боялся. Казалось, выпущу воздух и улечу в космос, как реактивная ракета.
Вернулся в исходный пункт, и ползком, по корпусу, добрался до крышки шлюза. С трудом нашёл нужный лючок, потому что на рисунке в инструкции и в реальной жизни они были совсем не похожи. Открыл, ожидая потока воздуха, как в кино, но ничего не произошло. Люк опустился и ушёл в сторону, я спустился вниз, и открыл внутреннюю переборку. Шлюзовать было нечего,
Вниз уходили поручни трапа птички, перебирая по ним руками, я спустился до середины и застыл. Прямо под моими ногами простиралось море из человеческих голов. В лучах фонарей сверкали кристаллики льда в их волосах. Я зажмурился. Я просто не мог сдвинуться с места. Медленно, не открывая глаз я опустился на палубу и долго стоял не шевелясь, пока из динамика в скафандре Ван Ситтарт своим гнусавым голосом не осведомился, как обстановка на борту.
Я с большим трудом сдержал то, что хотел ответить и сказал:
— Я на верхней палубе, тут тысячи трупов. Пока больше ничего.
— Проверьте груз, механик. — Буркнул капитан и отключился.
Я открыл глаза. Прямо передо мной висел белобрысый пацан лет двенадцати с зажмуренными глазами и разинутым ртом. На лице панический ужас. Руки согнуты. Я сразу представил, как игла проткнула вену насквозь и меня передёрнуло, хотя это было полной ерундой на фоне того, что ему пришлось пережить. Я верил, надеялся, что они были без сознания, когда случился взрыв. Почему он очнулся? Ну не может Бог быть настолько жесток к тем, кто в него искренне верит. Так, как верят буры.
И тут я вспомнил этого пацана. Не смотря на искажённые страхом черты лица я его узнал. Его родители и старшие братья держали небольшую ферму неподалёку от дома Аниной семьи. Каждое утро он загружал трёхколёсный велосипед с проволочным коробом молоком, сливками, сыром и развозил по соседям. Он подъезжал к нашему с Аней домику и весело кричал:
— Мениер Мкртчян, доброе утро, ваше молоко приехало.
Он был нашим будильником. Господи, этот пацан, кажется, был единственным африканером, кто мог без запинки выговорить мою кошмарную для любого бура фамилию! А я даже не знаю, как его зовут… Говорила мне Аня, а я забыл.
Я тогда, позёвывая, выходил на крыльцо за бутылкой свежего молока, а он махал мне рукой, счастливо улыбаясь, и укатывал дальше по дороге. Загорелый до черноты, с рассаженными коленками, залитыми зелёнкой…
А сейчас голубовато-белый, с впавшим животом, с недоразвитым детским телом. Он уже не вырастет, не станет мужчиной, не встретит свою любовь. Меня накрыло.
Наверное, это было "панической атакой", о которой любят рассказывать в сериалах, я никогда этой модной психической болезнью не страдал. Я вцепился в поручни трапа и заорал так, будто хотел вывернуться наизнанку. Я кричал, запрокинув голову, чтобы воздух свободно и как можно быстрее выходил из лёгких с этим криком. Судорога сжала каждую мельчайшую мышцу моего тела. Если б в этот момент я мог, я б разнёс к чертям на мелкие клочки всю чёртову злобную и подлую родную планету за одну смерть этого бедного пацана. А ту мразь, которая запустила ракету по улетающему ковчегу, рвал бы на мелкие куски, упиваясь его болью и страхом. Я перестал быть человеком. Я хотел убивать.
Воздух вышел из лёгких, и я замолк.
— Механик, что с вами? Механик, ответьте капитану! — Бубнил обеспокоенный голос Ван Ситтарта в динамике. Наверное, уже не в первый раз, но теперь я его услышал. Услышал и послал. Матом. По-русски. Гендрик перевёл. Капитан, как обычно, с жабой во рту, процедил:
— Механик, извольте соблюдать субординацию. Доложите обстановку.
Я доложил.
— Спуститесь на нижнюю палубу и осмотрите груз. Жду вашего доклада.
Я шёл через лес из висящих на тросах мужчин, женщин детей, как сквозь бело-голубое мёртвое минное поле, стараясь никого не касаться. Прямо перед лестницей вниз женщина с длинными волосами обхватила за плечи девочку-подростка. Они перегородили мне путь. Я протянул руку, чтобы их расцепить, но не смог дотронуться. Тогда я осторожно подпрыгнул и взлетел над ними, руками оттолкнулся от потолка и понял, что лечу прямо на них. Попытался вывернуться, но всё равно задел рукой спину девочки. Беззвучно они рухнули вниз, врезались в палубу. Куски их тел великанской шрапнелью врезались в висящих рядом. Я бросил камень в это людское море и теперь смотрел, как расходятся круги.