Агасфер. Вынужденная посадка. Том I
Шрифт:
04
Сахалин, западное побережье острова, 2011 год
Солнце садилось за темную неровную полосу тайги в окружении вытянутых вдоль горизонта редких и сплющенных облаков. Над желтым проселком, нагретым за день, поднималось легкое марево теплого воздуха, но с запада, где таилось невидимое пока море, ощутимо тянуло холодной пронизывающей свежестью. Михаил прищурился на дорогу, исчезающую за поворотом, и удовлетворенно вздохнул: завтра, в это же время, он начнет свой двадцатый сезон. Двадцатое поле, как он называл.
Знакомясь
Последним местом работы был краеведческий музей, где Михаил Алдошин в преддверии лихих девяностых попытался вместе с занятием по своему дипломному профилю найти основу для собственного бизнеса. Тогда «второй НЭП» – возрождение кооперативного движения – не только выманил из тени массу подпольных цеховиков, но стал недолгой надеждой для последних романтиков развалившегося СССР. Те, как известно, попытались было честно самореализоваться на ниве частного предпринимательства. Что из этого получилось – общеизвестно: в условиях тотального госрэкета и чиновного произвола «бизнесмены новой формации» от романтики очень быстро освободились. И стали жить так, как диктовали сложившиеся обстоятельства. А кто и вовсе спился.
Алдошин пошевелился в своем походном парусиновом кресле с подлокотником, поглядел на часы: до конца первого этапа пути в поле было около часа езды по этому желтому проселку. Если, конечно, за последний год этот проселок не добили дожди, тяжелая техника и людской пофигизм – тогда он доберется до портового поселка уже затемно. Дожди, конечно, дождями – а вот тяжелой техники, скорее всего, здешней дороге не видать: единственный признак цивилизации, шахта, основанная еще во время японского владения островом, в лихие девяностые приказала долго жить.
Он еще раз поглядел на закат: признаков ветреной погоды вроде не наблюдается, стало быть, морской этап в поле пройдет без приключений. Алдошин рывком выбрался из кресла, сложил в опустошенную коробочку из-под лапши «Доширак» мелкий мусор, оставшийся от вечерней трапезы. Свистнул спаниелю Ульке, своей постоянной полевой напарнице, и сложил кресло. Через три минуты его микроавтобус с полным приводом уже резво катил по дороге к морю.
В поселок он приехал так, как и рассчитывал – примерно через час. Автобус проскочил мимо покривившего ржавого дорожного указателя с названием поселка, нырнул под виадук, обогнул последнюю сопку и сразу же очутился на центральной улице, до сих пор носившей гордое имя Советской. Еще два поворота – и Алдошин, почти не притормаживая, въехал во двор давнего своего знакомца, у которого останавливался последние 6–7 лет.
Здесь, как и во всем поселке, с минувшей осени ничего не изменилось. Тот же квадрат пустого двора без признаков огорода. Приоткрытые двери сараюшки и угольно-дровяного лабаза, с десяток белых кур, расхаживающих вокруг мелкого корытца с кормом, сохнущее белье на провисшей веревке… Впрочем, нынче в этом дворе имелось большое и сверкающее черным лаком добавление – вымытый явно недавно, без малейших признаков желтой дорожной пыли «Ленд-Крузер» с «блатным» номером из трех четверок. Он по-хозяйски
Алдошин заглушил мотор, до упора опустил боковое стекло. Ну, с Витькой Семеновым все понятно – он давно петли вокруг его раскопок вьет. Но вот откуда бы тут взяться «ленду»? С хозяином дома он говорил по телефону два дня назад, принял у него обычный заказ на традиционные «гостинцы» – никакого разговора о других постояльцах и визитерах и в помине не было!
Улька, имевшая в прошлом печальный опыт общения со здешними барбосами, никаких попыток выскочить из автомобиля не предприняла – лишь поставила передние лапы на торпеду и подозрительно осматривала окрестности. Велев спаниелю на всякий случай «сторожить», Алдошин выпрыгнул из автобуса и, разминая поясницу, вглядывался в окна дома в глубине двора.
Вот за одним давно не мытым стеклом мелькнула и тут же пропала чья-то белая физиономия. Скрипнула и с шумом распахнулась дверь, и на крылечке наконец появился хозяин дома, Степаныч. Он приветственно поднял руки:
– Мишаня, привет! Ты точен, как пассажирский экспресс! С прибытием, с прибытием, друг!
Степаныч, в глубоких галошах на босу ногу, проворно спустился с трех ступенек крыльца, зашаркал к гостю. Приобнял, приложил свою небритую щеку к небритой Мишиной, потряс руку.
– Ну, проходи, чего стал-то? А старуха твоя где нынче? Без нее, что ли?
– Моя старушка умная, – усмехнулся Алдошин. – После прошлогодней теплой встречи предпочитает машину!
– Да ну, ерунда какая! – взмахнул руками Степаныч. – Моя Рузайка зимой околела, соседские барбосы тоже куда-то подевались, не видать… Смело выпускай!
– Ну, раз так… Улька, на выход! – Михаил открыл пассажирскую дверцу, выпустил все еще настороженного спаниеля. – Я гляжу, у тебя нынче гости, Степаныч? Не стесню?
– А-а, гости! – хозяин махнул рукой. – Он только машину на пригляд оставил, сам у Евдокимовых ночевал. Ему «удобства» во дворе не в жилу, а там машину, считай, на улице оставлять надо. Вот и оставил у меня свой джип… Да ты проходи, проходи, Миш!
Приглашение подтвердила и появившаяся на крыльце «половина» Степаныча, молчаливая тетка лет сорока с хвостиком. «Половины» у старого холостяка менялись практически ежегодно, и запоминать их имена Алдошин даже не пытался.
– А гостинцы? Может, сначала жрачку примешь, Степаныч? – Алдошин взялся рукой за сдвижную заднюю дверь салона микроавтобуса. – Все, что просил, привез!
– Ну, давай с гостинцами разберемся, – легко согласился Степаныч, обернулся к «половине». – Есть в кладовке место, Маруся? Помогай тогда! Мишаня мой пустым никогда не ездит! Чтобы я без него делал-то!
С помощью Маруси быстро перетаскали в кладовку две сетки репчатого лука, пластиковые корзинки с россыпью банок тушенки и прочих немудрячих дешевых консервов, пару коробок китайских помидоров, прикрытых сверху мини-сеточками китайского же чеснока, мешок комбикорма для домашней птицы. Продукты, приготовленные Алдошиным для собственного потребления, были аккуратно сложены сразу за передними сиденьями. Степаныч лишь с завистью поглядел на запечатанные три коробки с водкой, нарочито громко вздохнул. Маруся же при виде водки помрачнела и кинула на гостя неприязненный взгляд.