Агент № 1
Шрифт:
По этому вопросу командор Болби обратился к уже известному нам подполковнику из польского военного атташата в Афинах. Тот сразу же принял деловой и таинственный вид. Контакт — это мелочь. Он хотел только знать, будет ли в данном случае послан поляк? Убедившись в этом, он кивнул, дальнейших вопросов уже не задавал, а прикрыв глаза, погрузился в долгое раздумье, как бы пытаясь из огромного количества своих агентов подобрать наиболее подходящего. Наконец, подняв глаза на ожидающего ответа англичанина, он спросил:
— Когда?
— В самый кратчайший срок. Осталось утрясти последние детали. Нам необходим хотя бы один соответственный адрес…
— Но когда? — снова спросил подполковник с оттенком нетерпения в голосе. — Я говорю, когда я должен представить этот адрес?
— А прямо сейчас вы не можете?
— Нет. Это будет…
Подполковник зачем-то заглянул в записную книжку, долго прикидывал,
К моменту прощания обстановка в Египте несколько разрядилась. Во всяком случае, удачно завершились кампании в Эфиопии и Восточной Африке, в Египет стали поступать пополнения в людях и в современной военной технике, в том числе на нейтральных пока что американских судах прибыли танки, самолеты, грузовики и бесчисленные ящики с продовольствием. Голое ранее пространство между Александрией и линией фронта теперь просто кишмя кишело различными лагерями, позициями самых различных родов войск, складами и колоннами, передвигающимися в самых различных направлениях. Линия фронта, на которой задержали Роммеля, тянулась от побережья до оазисов Сива и Джарабуб. Генерал Роммель сильно укрепил находящиеся за линией фронта позиции вокруг перешейка Халфайя и порта Эс-Саллум. Командор Болби совершил с агентом № 1 небольшую поездку по пустыне, и тогда Георгий убедился, что линия узкоколейки протянута дальше, в направлении форта Маддален. Заметил он также множество подготовленных в пустыне складов горючего и запасных посадочных площадок. Все это вселяло в него уверенность. Он ехал не с пустыми руками, но с огромным багажом — знакомство с положением, большие надежды, прекрасное знание дела: в памяти у него хранилось множество на первый взгляд незначительных мелочей, которые в ближайшем будущем могли оказаться незаменимыми в таких вопросах, как успех или неудача того или иного предприятия…
Выезжал Георгий один, но рассчитывал найти себе союзников. В качестве резерва среди целого легиона друзей у него был некий Папан — чиновник в маленьком порту Дафни на далеком полуострове Агион-Орос. Вообще «республика монахов» на склонах горы Афон с ее труднодоступными монастырями, бесчисленными укрытиями или пещерами представляла собой, как он слышал, прекрасное убежище для тех англичан, которым удавалось до нее добраться. Однако для Георгия пристанище на горе Афон оставалось крайним средством, на случай ранения или болезни. После удачного завершения своих греческих дел он намеревался двинуться на север, в Польшу.
Позывными агента № 1 был шифр «033 В», именно так должен был вызывать его каирский центр «004». Непосредственная связь с военным министерством в Лондоне должна была вестись на совершенно иной волне, и позывными были буквы «SSO».
VI
МАНЯ ИЗ ВАРШАВЫ
С того самого дня, как два польских офицера поочередно нанесли визиты Марианне Янату, молодая женщина частенько погружалась в длительные раздумья. Полученные поручения она решила выполнить с предельной точностью, не считаясь с вытекающими из этого последствиями. Прежде всего Марианна считала себя полькой и чувствовала солидарность со своим народом. Часто вынимала она и перечитывала письма сестры Тоси из Варшавы, от брата Витека из Мюнхена, от Вацека из Люблина. Правда, все ее близкие пока еще жили, но их уже лишили домов, а хороших жокеев и тренеров превратили в обычных конюхов. Более мрачные известия можно было вычитать между строк: многие из знакомых неожиданно поумирали от какой-то «злокачественной лихорадки». Прежняя Маня Бальцерова догадывалась, о чем шла речь. К тому же из Польши на родину вернулись греческие коммерсанты, принадлежавшие к семьям Кокинакки, Сергиу и Константинос, которые рассказывали об облавах, казнях, массовых убийствах. Сердце Марианны Янату и ранее было на стороне всех тех мужественных людей, которые боролись с немцами, и она всеми силами стремилась помочь им. И вот теперь такой момент настал.
После того как немцы вошли в Афины, молодая женщина сожгла письма от дорогих и близких ей людей и подумала, что, если из Польши будут и впредь поступать подобные же весточки, это может возбудить
Когда Димитриос невредимым вернулся с войны, они в первую же ночь решили изменить адрес. Пусть на улице Бенаки останется только брат мужа, она же, будучи полькой, должна поселиться в каком-то ином месте. В адресном столе постарались, чтобы в картотеке не осталось никаких следов, которые могли бы свидетельствовать о польском происхождении пани Янату. После этого приходилось только дожидаться дальнейшего хода событий.
Жизнь в Афинах, Отрезанных от продовольственных центров Европы, скоро превратилась в сплошной кошмар. Столица Греции стала самым настоящим адом. Это уже не был город с прочно установившейся жизнью, с оживленной торговлей, с политическими спорами и сплетнями, горячо обсуждаемыми как в многочисленных кафе, так и в домах. Отошло в прошлое радостное возбуждение, вызванное победоносной албанской военной кампанией, теперь уже привыкли к горечи поражения 1941 года. Характер южанина легко воспринимал и славу и трагедию, ибо древняя история приучила их к тому, что триумфы часто сменяются поражениями и наоборот. Греция вместе с Афинами была психологически подготовлена древней и новой историей к переживаниям — трагическим или великолепным, но всегда великим.
Сначала в городе свирепствовала страшная жажда, за ней пришел голод. Из-за отсутствия воды пыль покрыла город, страшный смрад стоял не только в кварталах бедняков, но уже добирался и до зажиточных районов города. Огромные очереди за хлебом и оливковым маслом отнимали большую часть времени у растерянных матерей. Дело доходило до голодных волнений, после которых на улице стоял запах от быстро разлагающихся на солнце трупов. Огромное количество нищих и вооруженных патрулей, усталость, страх, цены, поднятые до астрономических высот, безнадежное отчаяние родителей, видящих, как их дети пухнут и гибнут от голода, — такова была афинская действительность 1941 года, и некуда было от нее деться…
Все это Марианна Янату рассказывала своему гостю — а им был агент № 1 — спокойным, почти монотонным голосом. Георгий слушал страшный рассказ со все более возрастающим возмущением и мысленно повторял себе — уже в который раз! — что он правильно поступил, прибыв сюда для отмщения.
А Маня, как ее называла пани Бальцерова, продолжала говорить:
— Голод с самого начала оккупации принял столь широкие масштабы, что встал вопрос о полном вымирании народа. Красный Крест не имел молока и лекарств даже для детей. Было принято решение выбирать в отдельных семьях самого здорового ребенка и только этим отобранным малышам выдавать скупые продовольственные пайки. Поэтому в семьях бедняков можно было наблюдать страшную по своей несправедливости картину — один здоровый и сытый ребенок среди остальных гибнущих от голода детей… За первые полгода оккупации в Афинах умерло от голода более сорока тысяч человек. Поговаривали о том, что предпочтение следует отдавать девочкам, которые, если только их удастся спасти от гибели, смогут стать матерями и дадут народу новое поколение…
При столь отчаянном положении даже наиболее спокойные и осмотрительные сторонники нейтралитета и подголоски нового греческого марионеточного правительства отказались от призывов к мирному выжиданию, и горы стали принимать все новые и новые контингента сражающихся.
Независимо от того, что происходило в Афинах и на Пелопоннесе, страшные вести доходили также и с Крита. Случилось однажды, что мальчишки одной деревеньки играли и перевернули небольшие крестики, установленные на могилах погибших немецких парашютистов. Месть захватчиков острова за «осквернение» могил была страшной. В ближайшем селении они отобрали двадцать человек мужчин самых различных возрастов и повели их на расстрел, на место казни привели также и семьи обреченных. Матерям, женам, сестрам и детям приказано было наблюдать за ходом экзекуции. Этот ужасный спектакль длился долго, поскольку палачи не приступали к делу до тех пор, пока не прекратятся стенания и крики родственников. Женщинам, которые пытались закрыть глаза руками, чтобы не видеть пыток и издевательств, гитлеровские палачи приказывали стоять по стойке смирно, плачущих детей били плетьми, старушек подымали с колен пинками. Наконец, выведенные из себя всем этим зрелищем, обреченные бросились на своих палачей с голыми руками, пытаясь перебить немцев и убежать. Началась беспорядочная стрельба, после которой в приготовленные ямы бросили трупы, а заодно и нескольких уцелевших, которые были закопаны живьем.