Агент влияния
Шрифт:
– Спасибо, – ответил Недертон, не то чтобы особо обнадеженный. – Буду рад выслушать подробности про новый срез.
– Давай перейдем в юрту, – сказала Тлен. – Там безопаснее говорить.
Недертон в смятении отхлебнул чая и больно обжег нёбо.
7
Франклины
Сразу по возвращении Верити приняла горячий душ, предварительно сунув тульпагениксовские очки в шкафчик.
После душа замотала волосы пляжным полотенцем Джо-Эдди (с контрафактной диснеевской Русалочкой) и надела шоколадного цвета тактический махровый халат, который привезла ему с корпоративного уик-энда на южноаризонском курорте. Она помнила, как рылась в корзине с бесплатной сувениркой, ища размер XL, а Стетс, торопившийся на первый вертолет, нетерпеливо смотрел, как она копается.
Тактическим халат назывался из-за джедайского капюшона и карго-карманов размером с ноутбук на обоих боках. Чей вышитый алый логотип, Верити не помнила, поскольку Стетс не стал инвестировать в ту фирму. Она не знала, носит ли Джо-Эдди халат; скорее всего, это значило, что не носит. Насчет полотенец Верити не переживала – их была целая огромная упаковка прямиком из Китая, так что она всегда брала новое.
Она достала очки из шкафчика, надела и тут же вспомнила, что гарнитура осталась в сумке на двери ванной. Однако был курсор – в запотевшем зеркале, над отражением алого вышитого логотипа.
Ты там работала?
Четкая белая гельветика перед ее затуманенным отражением.
– Я даже не помню, как та фирма называется. Но у меня чувство, будто я в ответ тоже должна тебе писать.
Надень гарнитуру.
Верити промокнула волосы полотенцем, размотала его, убедилась, что правое ухо сухое, расправила полотенце на плечах и достала гарнитуру из сумки.
– Что у тебя?
– Я теперь старше.
– На два часа с нашей встречи? – спросила Верити.
– Больше, если считать многозадачность.
– Какие у тебя задачи?
– У меня нет к этому доступа. Сколько в квартире комнат?
– Гостиная, спальня, кухня, санузел. Сейчас покажу.
Верити надела пластиковые шлепанцы Джо-Эдди, много больше ее размера, сняла сумку с крючка, открыла дверь и прошла в спальню, включив по пути свет – кривой проволочный шар, обклеенный белой папиросной бумагой.
– Черные простыни, э? – Курсор на кровати.
– В данном случае – скорее, чтобы реже ходить в прачечную. Я, когда здесь ночую, сплю на диване.
– На белом ките? Я бы выбрала черные простыни.
Курсор на двери стенного шкафа. Верити подошла и открыла. Три пыльных костюма на гнутых проволочных плечиках. Она никогда не видела Джо-Эдди в костюме и не могла вообразить ни в одном из этих. Между ними, на той же занозистой деревяшке, висела ее заслуженная дорожная сумка «Мудзи», незастегнутая, модель, которую уже давно не выпускают.
– Наверное, это можно назвать моим тревожным чемоданчиком.
– Бежать с ней трудно?
– Я с ней по аэропортам бегала. Успевала. Она складывается и застегивается по трем сторонам.
– Поверю тебе на слово, – сказала Юнис. – А сейчас, пожалуйста, спустись и открой входную дверь.
– Не в таком же виде. – Верити была в халате и шлепанцах, с полотенцем на плечах и мокрыми волосами.
– Он не будет заходить. Просто отдаст тебе кое-что.
– Кто «он»?
Звонок прозвенел в то мгновение, когда Юнис открыла крохотное видео-окошко. Верити узнала вход в мастерскую – ее дверь была соседней с дверью Джо-Эдди. Там заправляли тонером картриджи, хотя Верити никогда не видела ее открытой. Почти все видео-окошко заполняла стриженная ежиком темная голова; из-за ракурса видны были только скулы.
– Камера Джо-Эдди, – сказала Юнис. – Есть еще одна под кухонным окном. В квартире ни одной.
– Я не пойду вниз.
– Он стоит с тем, что принес нам, на открытом месте, где его легко убить. Спаси паренька.
– Я не хочу.
Тем не менее Верити плотнее запахнула халат, так что один махровый карман оказался на животе, как у кенгуру. Завязала пояс двойным узлом, прошлепала в гостиную, отперла замок, открыла дверь, вышагнула из шлепанцев и спустилась по лестнице.
– Запри дверь на замок и щеколду, прежде чем занесешь это в дом, – сказала Юнис.
Дверь на улицу была белая, грязная и обнадеживающе прочная. Верити первый раз за время жизни здесь посмотрела в глазок, но ничего не увидела. Отперла замок, отодвинула щеколду, открыла дверь.
Тот самый. Подсвеченный телефоном в «Фиате-500» на Валенсия-стрит. Он вручил Верити что-то вроде миниатюрной надувной подушки из темно-зеленой парашютной ткани и тут же пошел прочь.
Она закрыла дверь, повернула замок, задвинула щеколду и поднялась по лестнице. Подушка оказалась жесткой. Туда влез бы пуховой жилет, только это было что-то твердое.
– Что там? – спросила Верити на площадке перед квартирой.
– Франклины, – ответила Юнис.
– Что-что?
– Сотни.
Верити заперла квартиру за собой. Прошла к верстаку, положила подушку на электронный мусор.
– Сотни чего? – спросила она, включая ржавую лампу на гибкой ножке.
– Стодолларовые бумажки. Тысячи стодолларовых бумажек.
– Ты же меня разыгрываешь?
– Сто штук зеленых.
– Где ты их взяла? Так нельзя.
– Анонимный счет в Цюрихе. Часть меня знала, что деньги там, знала, как их взять, как доставить сюда. Там еще много, но если я проделаю это снова, нас накроют.
– Кто?
– Фиг знает.
– Когда ты успела все это проделать?
– Начала, когда мы смотрели в окно. До нашего выхода в парк они уже стали милями.
– В каком смысле милями?
– Программа лояльности авиапассажиров. Они продаются и покупаются. Трудно отследить. Продала их за стопку предоплаченных банковских карт в Окленде. Когда мы проходили мимо, он в машине ждал поставку. От оклендской команды, обналичившей карты. Пока мы шли, часть меня переписывалась с ним.
Верити глянула на зеленый мешочек: