Агитбригада

Фонд А.

— Тебя сегодня точно не выпустят, — проворчал Енох.

— Знаю, — повторил я.

— И что ты будешь делать? — не унимался Енох.

— Надо попасть в город, — сказал я.

— Как? — вытаращился на меня Енох, — вообще-то ты заперт в изоляторе на висячий замок, выйти отсюда не можешь. А выпускать тебя явно не собираются. Дня три точно будешь сидеть здесь, пока заведующий не разберется с той запиской.

— Ну да, ты прав, — кивнул я и задумался, — так, ужин у нас через четыре часа, полдник мне однозначно не положен. Значит, всё это

время меня не тронут.

— И что?

— А то, я вполне могу отлучиться в город, и никто не заметит.

— И как же ты отсюда выберешься? — ехидно спросил Енох. — Вообще-то дверь заперта, а через стены проходить ты не можешь.

— Не могу, — покладисто согласился я. — Поэтому выйду через окно.

— Оно забито, вообще-то, если ты не заметил, — голос Еноха сочился ядом, словно тюбетейка Тамерлана.

Я подошел к окну и осмотрел его. Енох был абсолютно прав — окно было практически монолитным, выдавать стекло не получилось бы — от многочисленных слоёв краски оно накрепко сцементировалось.

— Ну вот, я же говорил! — ехидно осклабился Енох. — будешь сидеть тут три дня. А дядя Коля, кто бы он ни был, тебя не дождется.

— Не мешай, Чапай будет думать, — цыкнул я на призрак.

— Кто такой Чапай?

— Заткнись, говорю!

— Поду-у-умаешь, — обиделся Енох и исчез.

Вот и хорошо, хоть спокойно подумаю.

Я осмотрел помещение. За шкафом находилась еще одна дверца. Я толкнул её — открыто. В небольшой, примерно два на три метра комнатке в полу был слив, рядом стоял таз с водой. Ага. Туалет и ванная. А я-то думал, как здесь справлять гигиенические процедуры. Хотя удивительно, ведь почти во всех зданиях удобства были во дворе.

Ни окон, ни дверей в помещении не было.

Чёрт!

От такой досады я пнул ни в чем неповинный таз, расплескав драгоценную воду, и вернулся обратно. Время шло, а вариантов не было.

Я окончательно рассердился и плюхнулся на кровать. Которая жалобно скрипнула под моим весом. Я уставился на потолок и вдруг увидел на нём небольшой люк. Первоначально я его не заметил, так как доски были забелены известью и практически не отличались от потолка.

Конечно! Выход на чердак был в каждом здании, даже таком небольшом. Меня буквально сдуло с кровати. Я подпрыгнул и толкнул люк рукой, он чуть поддался.

Не заперто!

Теперь встал вопрос, как мне туда забраться? Эх, сюда бы чердачную лестницу! Я хотел подтянуть кровать, но смысла не было — она оказалась низкой и спинки были совсем маленькие и хлипкие. А вот шкаф я, поднатужившись, таки сдвинул и довольно легко взобрался наверх. Крышка поддалась и уже через мгновение надо мной зиял провал чердака, откуда явственно потянуло сквознячком.

— Ты возвращаться разве не собираешься? — Енох материализовался так внезапно, что я чуть не рухнул обратно на пол, чудом удержавшись в проеме люка.

— Напугал! — буркнул я и подтянулся наверх.

— Не собираешься? — назойливо повторил Енох.

— До ужина успею, — отрезал я,

осматривая пыльный, пропахший мышами чердак.

— А если они придут и увидят, что тебя нету? — не сдавался Енох.

— Так здесь останешься ты и отведёшь глаза, — решил я.

— Я могу отвести глаза от предмета, чтобы его не заметили, — возмутился Енох, — а наоборот — не могу.

— Так учись, — ответил я.

— Генка, ну возьми меня с собой! — замерцал Енох, — вдруг там моя помощь нужна будет?

— Да какая там помощь? — поморщился я чихнул от пыли, — а здесь вот мог бы и помочь. Если не глаза отвести, то хоть послушать, что к чему.

— Ну, Генка… — заканючил Енох.

Но я был непреклонен и оставил дощечку на чердаке, аккуратно пристроив её у стенки. Енох надулся и исчез.

Как обычно, впрочем.

Примерно через час я уже торопливо шагал по сбитой веками брусчатке узенького переулка города N. До парка можно было добраться быстрее, но для этого нужно идти по центральной улице, а палиться не хотелось — вдруг кого-то из воспитанников или воспитателей встречу.

Площадь, где находился Горпрофсовет была довольно-таки суетливая, ведь там были расположены еще и другие госучреждения, жокей-клуб (на самом деле примитивное казино) и парочка питейных заведений от Нарпита попроще. Пёстрая толпа, состоящая из смеси всех сортов человечества — спекулянтов, пролетариев, нэпманов, конторщиков, уличных торговцев, фабрично-заводских рабочих, извозчиков, советских служащих и дамочек с пониженной социальной ответственностью, сновала туда-сюда.

На искомой лавочке в густом, заросшем всякой ерундой, и уже здорово облетевшем парке сидел уличный мальчишка в подбитом ватой клифте и деловито ел беляш, шмыгая носом и вытирая жирные пальцы о штаны.

— Не занято? — спросил я, кивнув на свободный край.

— Неа, — жуя, нечленораздельно ответил тот.

Пацан ел жадно. Торопливо. Почти как Барсик.

Я присел и вздохнул: Барсика пришлось оставить в Вербовке. Коты — территориальные животные и таскать его с собой, тем более приносить в школу — было не самой хорошей идеей. На всякий случай, я попросил Любку, младшую дочку Сомова, приглядывать за котом, подкармливать, и, если хозяева не найдутся — забрать к себе.

Задумавшись, я проворонил момент, когда появился дядя Коля, невысокий щеголевато одетый мужичок в суконной куртке, весь какой-то дёрганный и суетливый.

— О! Генка! — расцвёл щербатой улыбкой он, затем цыкнул на беспризорного, — А ну пшёл отседова, тля.

Тот подскочил и моментально ретировался.

— Ну рассказывай, как делихи? — развязно спросил дядя Коля, плюхнувшись на лавочку.

Я внимательно посмотрел на него, на когда-то дорогую, а нынче истасканную куртку с пятнами чего-то маслянистого на рукаве, на засаленную кепку, и меня передёрнуло. Но я постарался не подавать виду:

— Да нормально, — протянул я и выжидательно уставился на него.