Агитбригада

Фонд А.

А у меня взыграл хмель пополам с гормонами. Потому что ничем другим объяснить то, что я дальше отчебучил, нельзя.

— Мужики! — сказал я, икнув, — ставлю червонец, что она будет моя!

— Да ты совсем с ума сошел, Генка! — хохотнул Гришка! — во даёт!

— Ну, а пусть! — не поддержал его Жорж, — ставлю тоже червонец, Генка, что она тебя отбреет за пару минут!

— И я ставлю! — включился Зёзик. — Что отбреет!

— Не отбреет!

— А вот и посмотрим! — заспорили мужики.

— Да вы что! — попытался

внять голосу их разума Гришка, — откуда у пацана из трудовой школы такие деньги? Чем он их вам отдавать потом будет?

— А нечего мазу бросать, если так! — проворчал Зёзик и отхлебнул пива, которым он запивал водку.

Сделали ставки.

Чуть покачиваясь, я направился к девице.

— Девушка! Уже час я сижу и придумываю повод с вами познакомиться! — с обаятельной улыбкой заявил я, подойдя к столику вплотную, — но можно я хотя бы закажу вам чего-нибудь выпить?

— Даже не знаю… — явно растерялась она, окинув брезгливым взглядом мой неприхотливый наряд воспитанника трудовой школы.

— Да это я со съемок только вернулся. Не успел переодеться. В кино я снимаюсь, — на голубом глазу соврал я, — сами же знаете, какой там плотный график. Ведь вы же тоже снимаетесь в кино?

— Н-нет, — растерялась она. Взгляд её мгновенно преобразился на заинтересованный.

— Ужасно! — покачал головой я, — живёте с такой красотой и не снимались в кино! Я завтра же поговорю с режиссером! У нас как раз есть одна главная женская роль! Если позволите. Вы же позволите?

— Д-да, — пробормотала она, хлопая густо накрашенными ресницами.

— Нельзя лишать человечество права на счастье, — продолжал напирать я, — Они должны увидеть вас в этом фильме!

— А что за фильм? — оживилась девица и аж заёрзала на стуле.

— «Звёздные войны», — важно ответил я и добавил, — А можно я просто посижу пару минут здесь рядом с вами и помечтаю, что мы знакомы? Зато мне все в этом ресторане будут завидовать.

Девица хихикнула, и я тут же уселся рядом и сказал:

— Ваших родителей нужно объявить народными героями за то, что они создали такую восхитительную красоту! Так как вас зовут, вы говорите?

— Изабелла, — томно проворковала она.

Угум, она такая же Изабелла, как я Фердинанд Арагонский. Какая-нибудь Маруся или Оксана, — мелькнула молнией в голове мысль, но была тут же благополучно забыта.

А потом понеслось — я засыпал девицу комплементами, она млела и улыбалась. Я заказал нам выпить, и мы вполне мило болтали — арсенал пикаперского съема работал и в этом времени.

Нужно ли говорить, что это пари я выиграл и ночной кастинг на главную роль «Звёздных войн» прошёл дома у Изабеллы?

А вот утро не задалось. В школьной столовой пахло подгоревшим молоком, рыбьим жиром и щами из кислой капусты. Я сидел за столом и вяло ковырял пшённую кашу. Молочную.

С пенками. Такую я ещё с детского сада моей прошлой жизни ненавижу.

Мерзость какая!

Голова болела невыносимо, гудела точно колокол в грозу.

Та, последняя бутылка шампанского явно была лишней. Жаль. Я привык ориентироваться на свой взрослый организм, каким был до попадания. А тельце этого мальчика явно не приспособлено для таких излияний. И даже молодость, и здоровье здесь не помогают. В будущем, нужно это учитывать.

Божечки, как же болит голова. И тошнит ужасно.

Я схватил стакан с напитком и глотнул. Тягучая сладко-приторная жидкость чуть не полилась обратно. Какао! Усилием воли я еле сдержал рвотный порыв.

А потом несколько минут сидел, пытаясь унять тошноту и головокружение. Что же всё так плохо-то, а?

— Капустин! — раздался над головой громкий и энергично-бодрый голос.

Я сдержал стон. Что же так орать-то?

— Ты почему пропустил воскресник?

Я поднял голову. Передо мной стоял Чуня.

— Ты вернулся вчера с агитбригадой, я узнавал, а потом где-то целых полдня шлялся. Не пришел на воскресник! А потом, вместо того, чтобы вечером репетировать, ты где-то прохлаждался! Ты подвёл нас, Капустин! Ты — саботажник и мироед!

— Отстань, — тихо и угрожающе сказал я, пытаясь унять невыносимый звон в ушах.

— Что-о-о? — заверещал Чуня и от этого звука стол перед моими глазами закрутился, как на карусели. Поспешно я прикрыл глаза, ожидая, пока взбесившийся вестибулярный аппарат придёт в норму.

— Я с тобой разговариваю! Встань, гнида! — завизжал Чуня и шарпнул меня за воротник.

У меня от злости аж в глазах потемнело, я и не опомнился, как подскочил из-за стола и нахлобучил тарелку с ненавистной пшёнкой прямо уроду на голову.

— Приятного аппетита, — прихрипел я и, борясь с новым приступом тошноты, быстро вышел из столовой, оставив Чуню обтекать, а остальных воспитанников замереть в шоке.

На улице дул пронзительный ветер, я поднял воротник. Тошнота начала уходить. Свежий воздух привёл меня в себя. Стало легче. Почти хорошо. Идти в спальни не хотелось. Как подумаю, что там толпа народу — сразу опять тошнить начинает. В общем, я сейчас не в духе и видеть юных пионэров не желаю.

Зябко поёжившись я направился к кустам жимолости, которая, даже уронив листву, оставалась достаточно густой. Там, где-то была лавочка и я намеревался хоть полчасика попробовать подрыхнуть.

Но только-только я примостился на этой лавочке, как сверху раздался голос:

— Капустин! За нарушение дисциплины и нападение на товарища тебе надлежит пойти в изолятор, до решения СТК.

Я поднял голову, надо мной стоял дежурный. Из старших ребят, видимо, молодого побоялись присылать.

— Сдай пояс и шнурки, — строго сказал он.