Агнец или Растительная овца
Шрифт:
А может, это вообще в окружающей среде, может, это явление? И он припал головой к земле, а там тоже был яд – все пропиталось ядом, и это был трупный яд. Требовалось повторное воскрешение, какая-то истина, и вот бы вытащить изнутри самого себя. И Энт сжимал свое лицо, он морщился, он бежал, он бодрствовал, он маячил, он прижимался к стене, он играл на игре, он верил в бога, он игнорировал время, он чего только не делал, чтобы вынуть свой ум из всеобщего ума, но ум оставался на месте, и только краешек удалось отщипнуть. Он посмотрел из этого краешка и что-то увидел такое… Я же хожу, меня не носят, я дышу, а не мной дышат, значит, и яд я допускаю сам.
Он вернулся домой и нарисовал круг на стене, маленький круг: отсюда я буду думать. Так он про него решил, и начал думать из этого круга, оценивая какое-то явление, отвечая на вопрос, делая выбор, он думал из этого круга, нарисованного на стене, как пропускал как через фильтр, и яд оседал на стене, не проникая к нему в голову. Неужели так просто? спрашивал он себя и стремился понять, что же такое кружок, и каким это словом зацепить – космос, космос, вы видите, но словом не цеплялось, и он почти успокоился, жил из этого кружка, и все стояло на своих местах, никто не отравлял ему мысли, ничто не отравляло.
И только последний вопрос, хрупкий такой, тоненький и как бы подступиться, как бы вызнать, чтобы не развалилась конструкция. Он тихо подошел к этой стене, и никакой ситуации не было – просто посмотрел на кружок, потом сильнее и сильней, и в конечном итоге ответ начал проявляться, как ответ, в его голове, но пока очень нечетко, он сощурился и отошел, чтобы увидеть на расстоянии. И тут громовое вступило в голову – вспомнил, что напоминало: когда-то именно так родился бог, из кружка на стене. Именно так появилась вера.
И Энт замер перед этой фигурой в грандиозной эмоции, и капли катились по лицу, как маленькие отражения реальности, внутреннее противоядие – слезы, такие чистые, что можно было напоить младенца.
Когда ты начинаешь глумиться надо мной, это не выглядит как игра, это выглядит как тюрьма. Когда ты начинаешь расхаживать там, изнутри, это шаги надзирателя. Ты знаешь, что я никуда не смогу убежать. Ты знаешь, что я не буду ни спать, ни планировать, ни желать. Все силы будут уходить только на то, чтобы забрать у тебя свою личность. «Ну же не тронь, ну же не тронь!» – я говорю, но ты все еще ходишь там: каменные шаги, пространные звуки. Ты знаешь, что я буду тихо скулить. Ты знаешь, что ничего не может сокрушить мой рассудок быстрее, чем эти глухие шаги.
Я буду драться, я буду скрестись, я буду кататься по полу, только бы немедленно прекратить эту боль, только бы не чувствовать – как ты расхаживаешь там… Это какая-то камера, это обскура… Я кричу, я скребусь, я встаю… Мне надо добраться до тебя, мне надо добраться! Но как мне добраться, когда ты внутри… Но как мне добраться… И я встаю текстами, дерусь текстами, я начинаю кричать: текстами, текстами… Я начинаю писать – толстые огромные толстые книги, я начинаю писать – только бы увести тебя далеко-далеко… Как только я ни пытаюсь сбежать из этого положения: и пишу, и пою, тут же и пью, и молюсь, и танцую, и живу в разных странах, и стою в разных позах, и прощупываю чакры, и питаю надежды, и живу в других странах… снова и снова… Снова я пью и танцую, и пью, и накладываю епитимью физического труда и даю обещания, и исполняю обеты, и прокладываю пути, и питаю надежды – все возвращается, я убегаю, но убегаю по кругу. Ты каждый раз возвращаешься. Ты начинаешь снова ходить в моей голове!
Сколько еще? Сколько ты будешь ходишь?
Может быть, я захочу побродить по проулкам, посмотреть новый триллер, накупить новых платьев. Может быть, я захочу побродить. Но ты не дашь мне бродить. Я буду сидеть и набирать эту азбуку Морзе – звуки твоих шагов, записывать эти сигналы как текст и редактировать эти сигналы как текст.
Я никуда не пойду. Ни в парк, ни в кино, я не пойду на концерт, я не увижу новую выставку, я не увижу полотна морей, я не найду нового друга – ты отогнал моих прошлых друзей и вечно нападаешь на будущих.
Внутренний надзиратель. Ты можешь злиться, ты можешь бежать от него, но он вернется – твой внутренний надзиратель.
Когда ты начинаешь глумиться надо мной, это не выглядит как игра, но это выглядит как тюрьма. Когда ты начинаешь расхаживать там, изнутри, это шаги надзирателя. Я буду драться, я буду кричать, и буду отвечать на эти шаги плетением смыслов, гнездом, пока не услышу, как этот стук башмаков превращается в пение. И это птицы поют, птицы поют! Когда я услышу, то всякое разделение пропадет.
Я стану птицей, и я стану деревом, стану деревом, на котором сидит эта птица, и я стану человеком, который за ними наблюдает. И тогда я поставлю точку и буду рассылать этот текст по издательствам.
Silentium. Закрой свой рот. Элиза проходит под ярко-красным сводом, где начертано это слово, и в ее мыслях встают фразы на латыни, про золото, мудрость, она вспоминать, цитирует. Да уж, нашла место, ну прекрати, прекрати. Молчание – это не молчание голосом, ты можешь говорить, но не носи туда рой своих мыслей, входи тихая. Ты монахиня или кто вообще? Здесь ты будешь разговаривать с ангелами. Они не могут услышать твой голос, когда в голове шорохи. Они слышат только этих людей, за этим ты и приехала, чтобы научиться входить в это помещение.
Элиза закрывает глаза, стоит перед будущей тишиной, а потом входит. Они давно не носят эти тяжелые платья, носят удлиненные хлопковые рубашки, волосы можешь убирать, как хочешь, или ходи с распущенными. Можно приглашать гостей в патио, но сюда нельзя – это место тишины, здесь человек очищается от грохота в голове, здесь он, как слон, спит на ногах. Некоторые люди вообще так всегда и живут, спят в тихом безмыслии, но Элизе так скучно. Она любит пошуметь, но иногда не может остановиться, все думает и думает, размышляет, чтобы такое еще предложить этому миру. Обычно она предлагает перформанс, но иногда – вышивку.
Сюда, в эту комнату ходят, чтобы поговорить с ангелами, они сидят на круглом окошке над печкой. Первого ангела увидели семнадцать веков назад, и так уверенно их описывали все это время, что человек, который приходит сюда, тоже их видит. Это как медиа – никакой разницы. Там же люди тоже видят какие-то сущности. Сущность «страна», сущность «национальная идентичность». Одна страна нападает на другую – сущности бьются. Сколько их всюду, пусть и ангелы тоже будут, они мирные и к тому же исполняют желания. Ой ну хватит, сейчас скажете, что это все мистицизм. А что вы об этом думаете: Элиза загадала четыре, и все исполнились.