Агрессия. Хроники Третьей Мировой. Трилогия
Шрифт:
— Нас всего трое, Вениамин. Это я, мой напарник который скоро отбросит коньки и лежит вон там на волокуше, мы — обычные охранники… чуть круче тех, что ходят между прилавками в супермаркетах. Ну, знаешь: лицензия, почти настоящее оружие и никаких прав случись чего…. Ещё с нами бывший водитель-дальнобойщик, который сейчас идёт в Шишковичи, чтобы помочь вашим раненым найти новое убежище. Вот и вся наша артель.
Взгляд Очкарика выражал полное замешательство, руки дёргали поясной ремень, точно отражая разброд мыслей своего хозяина. Ему было непонятно, то ли я настолько недоверчив, что скрываю от него таинственных могучих союзников, то ли просто тихо тронулся умом. В представлении пусть и увлекающегося околовоенной тематикой, но всё же сугубо гражданского человека, то, что сотворили мы, двум вертухаям-чоповцам и одному дальнобойщику реально не по силам. Какое-то время, он потрясённо молчал, я даже слышал, как рушатся
— Как?! Я же думал, надеялся….
Нужно было вернуть парня с небес на землю, хотя времени на воспитательную беседу уже совсем не осталось. Случаются моменты, когда правду нужно сказать без прикрас и всякой утайки. Она страшит, однако она же может придать сил, когда услышавший её человек поймёт, что есть работа которую кроме него никто делать не станет. Услышав слова, что вот он, последний солдат, последняя стена, за которой только пропасть и небытие, даже у робких и слабых может случиться прозрение… катарсис если угодно.
— Все мы надеялись на кого-то другого, Веня. Прости, если скажу банальность и если сказанное прозвучит снисходительно, но никто кроме нас драться не будет. Армия… не знаю где она и что делает, в сущности мне это безразлично. Время, когда можно было сидеть и надеяться на других прошли, в глубине души ты это уже знаешь. Вместе мы сумели одолеть врага, он был силён, но мы победили…. Посмотри мне в глаза Вениамин и скажи, так это или может я обманулся и горящие машины на переправе это мираж?!
Голос мой хрипел, но последние слова я почти прошипел, от чего глаза собеседника на короткий миг наполнились иррациональным ужасом и он отвернулся. Однако опомнившись, возразил с некоторым вызовом:
— Это мелочь, комариный укус! Нас разыщут и уничтожат…. Раз нет поддержки, нет армии — всё это бессмысленно и глупо.
— Верно. — Боль во всём теле стала невыносимой, но я подавил даже гримасу и остался спокоен, пусть только внешне. — Если думаешь как жертва и человек посторонний. Оглянись вокруг: это наша земля, другой уже нет и не будет, бежать некуда. Если ты русский, так и так тебе не жить. Длить агонию, прятаться… это твой выбор?
— Может, удастся пробиться к тем, кто сражается….
— И ждать, что снова за тебя пойдёт воевать кто-то другой, да? А если нет больше «своих», кроме тех, что сейчас во-о-он там. — Я указал пальцем на возящихся с раненым радиоведущего и незнакомого мне парня лет тридцати. — Они тоже не герои… но думаю, что герои к этому времени уже закончились. Есть только мы всё.
Веня вспыхнул, подавляя уязвлённое самолюбие, руки его снова пришли в движение, не оставляя в покое ремень. Звуки погони и шум вертолётных винтов сместились в нашу сторону, погоня уже близко, я начал подниматься с земли, как можно более небрежно оправляя снаряжение. От шага прочь, Очкарик удержал меня, заступив дорогу, снова глядя мне прямо в глаза, страха и отчаянья там уже не было. Когда русскому человеку, показать реальную цель, дать смысл к служению, убедить его в том что кроме него дело никто не осилит и даже у многих отчаявшихся открывается второе дыхание. Очкарик был готов драться, поскольку иллюзий по поводу поддержки больше не осталось, а мы с артельщиками в его понимании совершили почти что подвиг. Не спорю, толика отчаянья всегда сопутствует тем, кто малым числом стоит против многих, однако песня предков уже зазвучала в его крови. Голоса тех, кто уже вот так же поколения назад поворачивался лицом к врагу, чтобы стоять и может быть даже умереть на этом же самом месте, уже говорили с ним, шептали слова ободрения, вселяя мужество в сердце. Проходят поколения, время течёт, меняя внешний облик людей живущих на земле зовущейся Россией, однако ни что не заставит утихнуть голоса её защитников. Пусть часто они сами не подозревают о том, на что способны, всё открывается каждому в свой час, это я знаю по себе. Враг, даже самый сильный и коварный, всегда ассоциируется у меня с химерического вида четвероногим зверем, способным убивать только лишь одним взглядом налитых безумной злобой и жаждой насыщения красных глаз. Подобно шакалу он кругами ходит вокруг ослабевшей жертвы, воем и оскалом пасти полной жёлтых длинных клыков, подбадривая себя и сородичей мерзким воем. Такой зверь не охотится в одиночку, но пока вожак не кинется на жертву, его сородичи поджав хвосты держатся в стороне. Если достало смелости один раз взглянуть в глаза бешеного зверя, изготовившегося к прыжку, не отвести глаз, совладать с ужасом и слабостью в конечностях — ты уже наполовину победил. Оружие любого хищника, это страх его жертв, усталость и отчаянье обречённого стать добычей. Но когда удаётся всё это обернуть против него самого, зверь убежит или промахнётся в решающем броске, а
— Нет, думаю, мы пойдём вместе. Ведь вместе, не так страшно, правда, Лесовик?
— Страшно бывает всегда, если ты не слабоумный или не обдолбыш. — Я заставил рот скривиться в некоем подобии улыбки, но вряд ли получилось что-то кроме волчьего оскала. — Просто есть вещи сильней страха, вижу, ты это уже понял. Время поджимает, поторопись… да и мне пора.
— Ты должен вернуться, мы будем ждать, сколько понадобится, я….
— Чем я лучше тебя, или любого из… выживших? Нет особенных, теперь каждый кто решил воевать а не мародёрить или прятаться — вроде как избранный из этих идиотских фантастических фильмов. Нет нужды никого дожидаться. — Я говорил уже через плечо идя к поднявшемуся с земли пленному, имевшему совсем беспечный вид. — Коли уцелею, то сам вас найду. А если нет… Теперь прежде всего умей рассчитывать только на свои силы, тогда любая помощь со стороны будет приятным сюрпризом, без которой вполне можно обойтись. Ты почти всё можешь сам, раз остался цел, то воюй. Бывай, студент.
Всё, что я видел впереди, это спина и связанные руки Матинелли. После короткой встречи с Веней и его двумя товарищами, мне удалось хоть немного облегчить свою задачу и теперь можно будет привести в действие следующий этап плана оп уничтожению бомбардировщиков. Шли мы по дуге от последней точки встречи с «туристами», на север. Получалось так, что новый маршрут уходил влево и назад относительно проторенного волокушей следа. Теперь, преследователи вынуждены будут сместить сеть облавы и я надеюсь, что Очкарик с друзьями и раненым Мишкой смогут проскочить незамеченными. Безусловно, «туристов» больше и подменяя друг друга, они будут двигаться быстрее, чем мы часом раньше. Зная, как проводится подобный поиск, я предположил, что пойдут по следу оставляемому наёмником, а за «туристами» отрядят что-нибудь воздушное. Так это или нет, но мы сейчас двигались навстречу поисковым группам, заходя им во фланг.
Увидев небольшой овраг с покатыми стенами и кучками валежника на дне, я остановился на краю и подсёк ногу пленника так, что тот покатился на дно ямы. Чертыхаясь по-английски, перемежая бедные английские слова цветистыми оборотами из родного языка, итальянец кубарем скатился на дно оврага. Попытавшись встать, он только собрал на себя кучу листьев и повернулся на бок. Я обошёл яму и сел на край оврага так. Чтобы иностранец видел моё лицо. Немного подождав, пока тот успокоится, я положив автомат на колени начал разговор:
— Извини, нет времени выбирать место для беседы. Для начала, держи вот это.
Я метнул нож так, что он вошёл в землю в двух сантиметрах от лица наёмника. Тот вздрогнул всем телом подавшись назад, но упёрся в стену оврага. Нужно отдать ему должное, итальянец не испугался, просто своими действиями я спутал его карты. Он-то ожидал, что его поведут в лагерь, будут допрашивать, а потом бравые американские морпехи его обязательно выручат. Однако, увидев нож, в его глазах загорелась искра понимания, он принял меня за преемника Краснова. Пока всё шло именно так как планировалось, главное — зацепить Матинелли на крючок и заинтересовать наёмника. Не отрывая взгляда от ножа, итальянец замер, ожидая какого-то действия с моей стороны. С востока послышался резкий свистящий шум и над тайгой в сторону авиабазы прошла пара самолётов, судя по всему, это были штурмовики. Звуков бомбёжки я ни разу не слышал, значит не найдя для целей, самолёты ушли домой. Времени до того момента, как нас обнаружат поисковые группы, осталось от силы час, может быть полтора. Чуть наклонившись вперёд, я поощрительно кивнул головой в сторону рукоятки ножа:
— Чего застыл, итальянец? Нож твой, к тому моменту, как мы закончим, ты уже сможешь освободиться, начинай.
Сплюнув набившуюся в рот грязь и мусор, Матинелли без звука начал ворочаться и в какой-то момент ему удалось сесть и перебросить руки вперёд, я специально не стал связывать пленника сильно. Руки наёмника судорожно вцепились в рукоять его же собственного клинка, который я забрал у Мишки. Приятелю удалось обезоружить противника, но это стоило ему дырки в боку и полулитра крови. Сейчас важно было с одной стороны показать своё превосходство над пленным, а другой же напротив — оставить лазейку для возможного торга за его свободу. Нож даст Матинелли шанс, теперь в руках знакомое, пусть и почти бесполезное против моего автомата оружие. Мы оба соизмеряли свои возможности и после неожиданного манёвра пару часов назад, итальянец уже не был так уверен в том, что я задумал. Теперь вольно или нет, он вынужден слушать то, что я предложу. Пока иностранец пытался перехватить нож выскальзывающий из ослабевших и затёкших пальцев, я начал говорить: